Гарри Тертлдав - Император Крисп
– Не знаю. А если честно, то и знать не хочу. Раз тут оказался замешан Катаколон, то зрелище наверняка было впечатляющим. Иногда мне даже кажется, что он пошел в Анфима, хотя… – Он едва не произнес нечто вроде «хотя Анфим мог быть только моим отцом». А именно это он не желал разболтать Оливрии. – Хотя что? – спросила она.
– Хотя Анфим умер за четыре года до рождения Катаколона, – закончил фразу Фостий, сам поразившись, насколько гладко это у него получилось.
– А-а, – разочарованно протянула Оливрия. Это означало, что ответ ее убедил. Фостий мысленно кивнул – Крисп бы. его одобрил. И еще он уцелел после совершенно неожиданного покушения. За это он поблагодарил сам себя.
Крисп разглядывал угрюмую каменную громаду крепости Эчмиадзина. Ее построили, чтобы сдерживать вражеские армии, но строители имели в виду макуранцев. Однако камни об этом и не подозревали, поэтому с тем же успехом они преградят путь и видессианам.
Фанатики на мрачных каменных стенах выкрикивали дерзости стоящим внизу имперским солдатам. Почти вся территория, которую до недавнего времени удерживали фанасиоты, вновь оказалась в руках Криспа. Десятки деревень опустели; он уже отдал приказ отправить в дальний путь правоверных крестьян, чтобы заменить ими изгнанных фанасиотов. Питиос и его окрестности захватила кавалерия Ноэтия, наступающая на запад вдоль побережья от Наколеи.
Но если Эчмиадзин продержится до того дня, когда приближающаяся осень вынудит Криспа отступить, большая часть его военных успехов окажется напрасной.
У фанасиотов останется гнездо, откуда ересь вновь начнет распространяться.
Крисп уже представил последствия подобного исхода, и они ему весьма не понравились.
Однако взять крепость штурмом на словах гораздо легче, чем на деле.
Видесские инженеры изрядно потрудились над тем, чтобы сделать ее практически неприступной. Насколько было известно Криспу, макуранцы осаждали ее несколько раз, но безуспешно. И его армии вряд ли повезет больше.
– Если они не сдадутся, то может, удастся запудрить им мозги? пробормотал Крисп.
– Каким образом, ваше величество? Крисп вздрогнул. Рядом с ним стоял Саркис.
– Извини, я не заметил, как ты подошел. Я тут изобретаю способ заставить проклятых фанасиотов выйти из Эчмиадзина, но так, чтобы обойтись без штурма.
– В таком случае, удачи, – скептически отозвался Саркис. – Противника на поле боя и то нелегко одурачить. Насколько я понимаю, еретиков может заставить выйти из крепости только одна причина – отход нашей армии. Ведь сражаясь и умирая, они полагают, что восходят по своему светлому пути на небеса. По сравнению с такой перспективой любое ваше обещание покажется им ерундой.
– Да, эти упрямые ослы настроены против меня. – Голос Криспа прозвучал угрюмо – но лишь на мгновение. Он взглянул на Саркиса:
– Верно, они против меня – сейчас. Но скажи-ка, почтенный господин, что произойдет, если запереть в одной комнате троих видессиан и попросить их денек потолковать о вере?
– Шесть ересей, – без промедления ответил Саркис. – Каждый сочтет двух остальных еретиками. Плюс нешуточная драка, кого-то пырнут ножом и срежут пару кошельков. Прошу прощения за откровенность, ваше величество, но так это представляется бедному флегматичному «принцу» из Васпуракана.
– И мне тоже, – подтвердил Крисп, улыбнувшись, – хотя во мне не так уж и много васпураканской крови. Однако, несмотря на то, какая во мне течет кровь, я мыслю как видессианин и прекрасно знаю, что, если дать видессианину шанс поспорить о религии, он за него обязательно ухватится.
– Я не попрекаю вас за происхождение, ваше величество, – великодушно произнес Саркис, – но как вы предлагаете поссорить фанасиотов между собой, если в их глазах вы всего лишь бесстыжий еретик, против которого они готовы сражаться до конца?
– Идея не моя. Она пришла в голову Фостию, и он предложил ее Эврипу.
– Эврипу? – Саркис почесал голову. – Но он же сейчас в столице. Какое отношение столичные дела имеют к фанасиотам в крепости? Или Эврип прислал вам письмо и… – Саркис внезапно смолк, и в его угольно-черных глазах мелькнули искорки. На мгновение сквозь оболочку его массивного тела Крисп вновь увидел нетерпеливого юного разведчика и вспомнил их безумную скачку в столицу в те времена, когда он только взошел на трон. – Минуточку, – пробормотал Саркис. Неужели вы собираетесь…
– Вот именно. Прямо на этом месте, где все прекрасно видно со стен. И если бы в результате скандала не оказалось больше вреда, чем пользы, я попросил бы их на глазах у фанасиотов исполнить и свои супружеские обязанности.
– Да вы настоящий демон! Впрочем, чему тут удивляться, раз вы гуляли на оргиях Анфима?! – Саркис притворно вздохнул. – А жаль, что довеска к свадьбе не будет. Оливрия очень красивая женщина, и я не прочь полюбоваться, как она исполняет свои супружеские обязанности, очень даже не прочь.
– Бесстыжий старый жеребец! – возмутился Крисп, но тут же, понизив голос, добавил:
– Впрочем, я тоже.
И они расхохотались.
* * *
С самого утра осаждающая Эчмиадзин имперская армия не выпустила по его серым стенам ни единой стрелы, дротика или камня. Вместо этого к крепости подошли герольды с белыми щитами перемирия, предлагая фанасиотам также на время отказаться от сражения – «чтобы вы смогли в полдень отпраздновать вместе с нами».
Должно быть, удачно подобранные слова заинтриговали еретиков, и они согласились. Фостий уже гадал, надолго ли у них хватит спокойствия, когда они увидят то, что им предстоит увидеть. Пожалуй, ненадолго.
Он предложил Эврипу устроить их свадьбу с Оливрией, чтобы помочь ему успокоить разбушевавшихся в столице фанасиотов. Теперь уже Крисп подхватил эту мысль и обратил ее в оружие против засевших в Эчмиадзине еретиков.
«Полдень» был понятием весьма приблизительным; единственные в армии маленькие бронзовые солнечные часы принадлежали Зайду. Но люди, привыкшие оценивать высоту солнца во время работы в поле, без труда проделывали это и во время кампании. На расстоянии, превышающем дальность выстрела из лука, соорудили деревянную платформу, вокруг которой для защиты выстроились имперские солдаты. Со стен за происходящим наблюдали фанасиоты.
Из рядов имперцев вышел герольд с белым щитом. Подойдя к стенам крепости, он зычным басом объявил:
– Его императорское величество Автократор Крисп приглашает вас на свадьбу его сына Фостия с Оливрией, дочерью покойного Ливания.
Фостию хотелось бы, чтобы герольд опустил слово «покойного»; оно могло причинить боль Оливрии. Но в то же время он понимал, почему Крисп велел герольду произнести его: это напомнило бы защитникам Эчмиадзина о поражении, которое уже потерпело их дело.
