Вероника Иванова - Право быть
Селия недоумённо приподняла бровь, но не прервала молчание.
— Человеческое сердце переменчиво. Утром оно может любить, после полудня возненавидеть, а к вечеру наполниться раскаянием, чтобы со следующим рассветом вновь пуститься в путь по привычному кругу. Беда лишь в том, что у кого-то настроения сменяются чуть ли не поминутно, а кто-то обстоятелен, как времена года, и если не знаешь наверняка, можно не дождаться окончания суровой зимы, хотя оно обязательно случится, в своё время. Можно броситься растапливать лёд и разгребать снег, но высвобожденная земля не только не родит ничего до срока, а промёрзнет так глубоко, что приход весны припозднится ещё больше.
Она слушала внимательно. Не перебивая, поскольку любой вопрос знаменовал бы начало игры, победить в которой мог только тот, кто придумал её правила.
— Я вижу, мои речи кажутся вам слишком пространными? Извольте, спущусь с небес. Представьте себе такие обстоятельства, к примеру... Есть двое, и между ними живёт любовь, рождённая в трудный час, а потому облачённая в самую крепкую броню из возможных. Но вот происходит некое событие, непредвиденным образом повлиявшее на мужчину, и кажется, что чувства остывают. Нужно всего лишь немного подождать, позволить любимому отдохнуть, набраться сил, завершить дела, но как поступает женщина? Она считает промедление убийственным и начинает действовать, хотя все пути к сердцу её избранника занесены снегом и скованы льдом, а значит, сто против одного, что вероятнее поскользнуться и упасть, нежели добраться до цели.
Тёмные глаза под полуприкрытыми веками затуманились размышлениями.
— Но лёд опасен ещё и тем, что по нему легко катиться, если кто-то толкнёт вас в нужную сторону. А если этот кто-то полон недобрых замыслов...
— И чем же всё заканчивается? Падением?
— Зависит от того, умеешь ли держать равновесие.
Она ещё не поняла намёк, но, судя по выражению лица, правильно назначила исполнителей на предложенные мной роли.
— И как же узнать, насколько ты умел?
— Попробовать развернуться и покатиться в другую сторону. Но хорошо, если ты один, а если катишься вместе с кем-то, любое решение должно делиться пополам.
Селия подошла к столу и провела кончиками пальцев по лакированному дереву.
— А если делиться поздно? Если в самом начале всё решал в одиночку, а теперь на другое не хватает смелости?
— Можно ждать прихода весны, которая уже не за горами. Но тут терпение из достоинства превращается в недостаток.
— Почему же?
— Потому что по весне очень часты половодья, сметающие всё на своём пути. Если слой намёрзшего льда слишком велик, нужно вовремя расколоть его на части, чтобы просыпающаяся вода не наделала бед. И чтобы самому не оказаться задавленным льдинами.
Баронесса недовольно поджала губу.
— Зачем вы мне всё это говорите?
— Затем, что вам пора принимать очередное решение. Не знаю, насколько легко давались прежние, а это, увы, окажется трудным. Потому что его придётся разделить.
Она попыталась отшутиться:
— Уж не с вами ли?
— Нет. С его высочеством.
— Вот что, безымянный господин, я слушала вас, пока вы ходили вокруг да около, но больше слушать не желаю. Если мне что-то и надо будет делить, то вы не получите ни кусочка!
И, постаравшись произнести эту тираду с сохранением уязвлённой гордости на лице, баронесса повернулась ко мне спиной, видимо, рассчитывая, что таким образом благополучно завершит разговор.
— Лучше остаться голодным, чем, как Магайон, откусить столько, что не сможешь проглотить.
— Как вы смеете тревожить покой усопшего, да ещё под крышей этого дома?!
— Точно так же, как вы, будучи виновной в безвременной гибели герцога, приходите сюда со светским визитом.
Она возмущённо вздёрнула подбородок, но не рискнула обернуться.
— Вы знаете, чем платят за подобное оскорбление?
— Тем же, чем и за убийство. Собственной жизнью. И вы уже заплатили, только пока не ощутили всю величину цены.
— Я немедленно зову стражу и...
— Хотите сдаться с повинной? — Я присел на подоконник. — Что ж, это будет смело, хоть и слишком поздно.
— Да вас...
— Поблагодарят, а быть может, наградят, хотя, видят боги, от таких наград впору бежать бегом.
— Ваша клевета...
— Через кого вы передавали камни со своими донесениями? Небось через старосту Травяных рядов? Разумеется, можно полагаться на его молчание, но если он в подробностях узнает, у кого и зачем служил на посылках...
Ну всё, вступление сыграно, осведомлённость показана, отношение к происходящему заявлено, теперь можно сделать паузу в ожидании следующего хода, который должен делать вовсе не я.
У баронессы оставался ещё один беспроигрышный выход: молча и с высоко поднятой головой удалиться, тем самым показывая не столько лживость обвинений, сколько их ничтожность и нелепость, и я, признаться, постарался сделать всё возможное, чтобы подтолкнуть её именно к такому выбору, но действительность, как и всегда, обманула ожидания. Селия осталась на месте и вполголоса спросила:
— Вы слушали камни?
Почти признание, хотя и непонятное непосвящённым. Стало быть, следует чуть усилить нажим.
— И не я один.
Девушка медленно прошлась по комнате, остановилась рядом со мной и, равнодушно глядя на сад за окном, спросила:
— Тогда почему ваши угрозы всё ещё остаются только угрозами?
— Вы сказали об этом сами, чуть раньше. Потому что в вашем пироге нет ни одного моего куска.
— Чего же вы добиваетесь? Справедливости?
— Она мне ни к чему. Я не судья, чтобы выносить приговоры.
— Что-то не похоже.
— И тем не менее это так. Меня занимает всего лишь один вопрос, и надеюсь, вы на него ответите.
Она повернула бледное лицо ко мне.
— Какой?
— Что вы почувствовали, когда поняли, что герцог погиб из-за вашей слабости?
Селия попыталась отбиться в последний раз:
— Я не убивала его.
— Разумеется. Если уж быть совсем точным, то Магайон умер, когда моя шпага вонзилась ему в сердце.
Карие глаза, казалось, стали ещё темнее, приобретя поразительное сходство с бездонными провалами.
— Вы... Так это вы дрались с ним на дуэли?
— Да. Только называть то, что произошло, дуэлью, было бы наглым преувеличением. Герцог пришёл в этот сад, собираясь умереть.
Баронесса опустила взгляд:
— Она обещала, что никому не будет вреда.
А вы поверили, дуве, потому что хотели поверить. Впрочем, говорящая и в самом деле не желала смертей: правителю нужны подданные, иначе какой он правитель? А дядюшка Хак был вполне счастлив и мог наслаждаться нежданно возникшей любовью ещё долгие годы. С подчинённой волей? Ну и что? Каждое живое создание существует в своих пределах, и их почти невозможно преступить, потому что дальше начинается неизвестность, в которой так легко потеряться и потерять.
