Гарри Тёртлдав - Император Крисп
— А ты знаешь, что отец твоей матери строил против меня заговор, когда ты был еще младенцем? Я отправил его в ссылку в монастырь в Присте. — Этот городок на северном побережье Видесского Моря был самым угрюмым местом для ссылки, какой знала империя.
— Но неужели мать сама рассказала тебе об этом заговоре? И разве ты не отрубил бы ему голову, если бы он не был ее отцом?
Крисп не мог не признать, что вопросы заданы не в бровь, а в глаз.
— И нет и да, — ответил он. Даже отправив Ризульфа в ссылку, он некоторое время побаивался спать с Дарой в одной постели.
— Вот видишь? Ливаний был твоим офицером. Наверняка найдутся и другие, кто сможет его опознать.
Крисп задумался, не приказать ли Фостию выполнить его волю, но быстро отказался от такого намерения. Он давно понял, что нельзя отдавать приказы, зная заранее, что их откажутся выполнять, — к тому же Фостий в любом случае был прав.
— Пусть будет по-твоему, сын, — согласился Автократор и с некоторым изумлением увидел, как Фостий, явно настроенный на дальнейший спор, расслабился.
— Спасибо, — с облегчением сказал юноша. Крисп кивнул и громко спросил:
— Кто из моих солдат знает в лицо предателя и бунтовщика Ливания?
Вопрос быстро передали из уст в уста по всей армии, и вскоре несколько человек откликнулись на призыв Криспа. Среди них оказался и Гайн — тот самый офицер, что выслал в столицу депешу о предательстве Ливания.
Самого же пленника пришлось ждать дольше. Когда Ливаний предстал перед императором, Крисп понял причину задержки: тот стоял в цепочке из нескольких пленных, и руки у всех были связаны за спиной, так что они не могли быстро ходить.
— Вон тот слева, отец, — маг Артапан.
— Прекрасно, — негромко произнес Крисп. Если в этой группе пленных отыскался Артапан, то и Ливаний, скорее всего, тоже там. Фостий фактически почти подтвердил это, но важным было именно «почти». Крисп повернулся к группе своих солдат:
— Который из них Ливаний?
Все без колебаний указали на третьего справа от Артапана. Пленник выпрямился и злобно взглянул на Криспа, стараясь держаться как можно храбрее.
— Да, я Ливаний. Делай что угодно с моим телом. Моя душа пройдет по светлому пути к солнцу и пребудет с Фосом вечно.
— Если ты так настроился пройти по светлому пути, то почему ограбил монетный двор в Кизике, а не просто сжег его? — спросил Фостий. — Выходит, ты не настолько презираешь материальное, как говорил, раз позволяешь ему осквернять свои руки.
— Я никогда не называл себя чистейшим среди последователей святого Фанасия, — возразил Ливаний. — Тем не менее я следую за истиной, которую он проповедовал.
— Думаю, вслед за ним ты можешь отправиться только в лед, — сказал Крисп. — А поскольку я победил тебя, когда ты выступил против меня, и взял в плен с оружием в руках, то мне нет нужды с тобой спорить. — Он повернулся к одному из халогаев:
— Трюгве, ты еще не убрал свой топор. Отруби ему голову, и делу конец.
— Слушаюсь, твое величество. — Высокий светловолосый северянин подошел к Ливанию и толчком поставил его на колени. Когда он заговорил, в его голосе не было ни жестокости, ни жалости, а лишь деловитость:
— Эй ты, наклони голову. Тогда все кончится быстро.
Ливаний начал подчиняться, но тут его глаза отыскали Фостия. Быстро взглянув на Криспа, он спросил:
— Можно мне задать последний вопрос?
Крисп догадался, каким он окажется.
— Хорошо, но поторопись.
— Да, ваше величество. — В голосе Ливания не было сарказма — но, в конце концов, Крисп мог сделать его смерть более мучительной, и он это понимал. — Моя дочь с тобой? — обратился он к Фостию. — Сиагрий говорил, что это, скорее всего, так, но…
— Да, она со мной.
Ливаний наклонил голову:
— Я умру со спокойной душой. Мой род не угаснет.
Крисп не пожелал оставить за ним последнее слово.
— Мой тесть оказался изменником и умер в ссылке в Присте, — сказал он. — Тесть моего сына умрет даже прежде, чем получит законное право так себя назвать, ибо он тоже оказался изменником. Сдается мне, что тести императорской семьи обладают общей слабостью — они слишком легко поддаются искушению. — И он подал знак Трюгве.
Топор северянина опустился. У него не было широкого лезвия и длинной рукояти, как у оружия палача, но пустивший его в ход великан был достаточно силен, чтобы разница оказалась несущественной. Крисп отвернулся, не желая смотреть на конвульсии обезглавленного тела. Фостий, не успевший это сделать, позеленел. Казнь — зрелище более жестокое, чем смерть в бою.
К сожалению, иногда они бывают необходимы. Крисп перевел взгляд на Артапана:
— Если бы у тебя оказались свободными руки, сударь, ты наверняка попытался бы высосать магическую силу из его смертных мук.
— Попытался бы. — Артапан скривил уголки губ. — Но у тебя сильный маг, император. Если он станет мне мешать, у меня, наверное, ничего не получится.
— А Царь царей Рабиаб знал, что ты пьешь силу смерти, когда посылал тебя помогать нашим еретикам? — спросил Крисп.
— О, еще как знал. — Губы макуранского мага вновь дернулись, но на сей раз иначе, насмешливо. — Мобедхам-мобедх — это по-вашему «верховный патриарх» — уже вынес мне смертный приговор, когда Царь царей вытащил меня из темницы и сказал, что от меня требуется. Мне нечего было терять. Ему тоже.
— Верно, — согласился Крисп. Если Артапан провалит порученную ему Рабиабом миссию, он умрет — но он и так был приговорен к смерти. А если добьется успеха, то принесет Макурану больше пользы, чем себе. Рабиаб всегда был злейшим врагом Видесса, но подобное двойное коварство поразило даже Криспа.
Он вновь кивнул Трюгве. Артапан внезапно вырвался и попытался убежать, но со связанными за спиной руками и таким количеством преследователей он не сделал и нескольких шагов. Его последний вопль оборвал смачный удар топора.
— Глупо, — пробасил Трюгве, вытирая топор о кафтан макуранца. — Коли все равно умирать, лучше умереть хорошо. Ливаний все сделал правильно.
Катаколон показал на двух оставшихся фанасиотов, угрюмо и потрясенно взиравших на происходящее:
— Ты им тоже отрубишь головы, отец?
Крисп уже собрался было спросить, не откажутся ли они от своей ереси, но вовремя вспомнил, что любому их ответу верить нельзя: фанасиоты не считали зазорным лгать, спасая свои шкуры, а веру свою могли сохранять в тайне. Тогда Автократор обратился к Фостию:
— Нам попалась крупная рыба?
— Средняя, — ответил Фостий. — Они офицеры, но не из числа приближенных Ливания.
