Ольга Громыко - Год Крысы. Путница
Для виду отойдя по тропе на полвешки, бродяга дал кругаля и вернулся к хутору с другой стороны. Отыскал щель в заборе и увидел, что в доме как раз погас последний огонек, в кухонном окне. Выждав еще лучинку (собаки за забором вначале надрывались в три голоса, потом привыкли и тявкали всплесками), нищий вытащил из котомки промасленный обрывок мешковины, обмотал ею подобранный на дороге камень и зачиркал кресалом. Искры золотым снегом сыпались на тряпку, но та никак не загоралась, только начала дымиться и чернеть. Эдак без пламени в пепел превратится… Бродяга покрутил комок в руке, подул — тот отозвался алыми прожилками, но, когда ветерок стих, снова почернел.
А нищему внезапно почудилось, будто кто-то пристально за ним наблюдает — так и царапает взглядом.
Струхнув, бродяга заозирался, но обнаружил зрителя, только когда догадался поднять голову.
На заборе сидела крыса. Большая, в темноте кажущаяся черной, только глазки-звездочки горят.
— Пшла вон! — шикнул на нее нищий, топнул ногой для убедительности. Собаки подскочили, залаяли снова — не хватало еще, чтобы хозяев перебудили!
Крыса, не шелохнувшись, еще полщепки глядела на него, будто запоминая, потом неторопливо развернулась и, пробежав верхом забора, спряталась в тень.
Бродяге отчего-то стало жутко. Захотелось плюнуть на дурацкую месть и убраться куда подальше из дурного места, как будто охраняемого самим Сашием. Но тут чадящий комок наконец-то вспыхнул, опаливая руку, и нищий, широко размахнувшись, зашвырнул его на соломенную крышу ближайшего коровника.
Рыска как раз доплела косу (Альк управился первым), когда со стороны, куда ушел Жар, донеслось измятое эхом:
— Эге-е-ей! Ры-ы-ысь! А-а-альк!
— Он свалился в овраг, сломал спину и просит его добить? — с надеждой предположил саврянин.
Надежда, увы, быстро угасла: крики были истошные, но не мученические и тем более не предсмертные.
— Чего тебе?! — заорал Альк в ответ.
— Идите сюда! Помощь нужна! — Вор понял, что друзья сидят ближе, чем ему казалось, и стал звать тише, зато четче.
— Схожу погляжу. — Саврянин нехотя поднялся, вытащил из костра горящий сук подлиннее и поярче.
— Он же обоих зовет! — Рыска вскочила еще раньше.
— Любопытно или одной оставаться страшно?
Альк, впрочем, не возражал и даже позволил смутившейся (угадал, причем дважды!) девушке уцепиться за свой рукав. За ладонь Рыска до сих пор стеснялась — почему-то мигом в жар бросало, будто она делает что-то неприличное.
Оврага в лесу не оказалось, да и вообще Жар ждал их на опушке, смущенно топчась возле чего-то белого, распростертого на земле и слабо стонущего. Женщина, саврянка! Как Рыске вначале показалось — жутко уродливая, толстая (да еще в каком-то балахоне!), с короткими всклокоченными волосами и опухшим лицом.
Потом девушка сообразила: да она же просто беременная и зареванная!
Альк сунул факел Жару, знаком показал — подсобирай дровишек! — и присел на корточки рядом с саврянкой. Спокойно, но напористо спросил:
— Тше издеща?
Женщина, приподнявшись, вцепилась в его колено тонкими и жилистыми, как воробьиные лапки, пальцами. И быстро-быстро заговорила, мешая слова со всхлипами, даже саврянину трудно понять.
— Она жена сапожника, живет в веске вешек за пять отсюда, — начал переводить Альк, опуская большую часть слов. — Он повез товар на рынок и должен был вернуться к обеду, но не вернулся. Утром она запрягла корову и поехала за ним. Корова молодая, поскакала с горки, попала в кротовину и сломала ногу. Эта дура, вместо того чтобы подождать попутчика, бросила телегу и пошла пешком. Шла-шла, потом внезапно потекло по ногам, и вскоре сильно заболел живот. Она прошла еще немного и поняла, что умирает.
— Умирает или рожает? — непонимающе уточнила Рыска. Саврянка осеклась на полуслове, запрокинула голову и тоненько завыла, так стиснув пальцы, что Альк поморщился.
— Ей очень страшно, и она убеждена, что это одно и то же.
— Так скажи ей, что это неправда!
— Она все равно не поверит, пока ребенка не увидит. — Саврянин стоически переждал потугу, но, когда она закончилась, тут же отодвинулся. — Ты когда-нибудь роды принимала?
— Только у коров… — Девушка с ужасом глядела на корчащуюся женщину. Вот, значит, как оно у людей происходит?! Рождение братика прошло мимо Рыски, тем более что роды у ее матери были вторыми, быстрыми. Утром девочку услали к бабке Шуле, будто бы проросшую картошку перебирать, а к вечеру вернулась — лежит уже в колыбели, пищит, чистенький, розовый. А тут — темные пятна на подоле, обезображенное болью лицо с искусанными губами и провалами глаз, мученические стоны и истошные вскрики, будто саврянка действительно вот-вот переступит на небесную Дорогу.
— Ну попроси ее встать на четвереньки, будет похоже.
— Альк!!! — задохнулась от столь бесстыжего цинизма Рыска, не догадываясь, что белокосый того и добивается: двух паникующих женщин на одного младенца было многовато. — Так… так нельзя! Люди — не коровы, и не смей их сравнивать!
— Почему? Коровы обидятся?
— Она же твоя соотечественница! — Рыска попробовала зайти в тыл к Альковой совести — вдруг там на ней осталось уязвимое местечко?
— В первую очередь она бестолковая баба, которая наделала кучу глупостей, — легко отразил атаку саврянин. — Впрочем, все вы такие.
Рыска возмущенно ахнула. Нашелся толковый! Бабы хоть сами от своих глупостей страдают, а не остальных заставляют! Пусть бы попробовал родить, а потом нос задирал! Мужику-то легко героем быть — занимайся, чем тебе любо, а тебя тем временем и обстирают, и накормят, и ублажат!
— И вообще, почему вы стоите и ничего не делаете?! — напустилась девушка на спутников. — Разведите наконец костер, воды нагрейте, в сумках поройтесь — поглядите, чего не жалко на тряпки пустить!
Альк довольно ухмыльнулся, встал и пошел к коровам — перегнать на новую стоянку.
Если бы не сильный ветер, вмиг раздувший огонь по соломе и заглушивший ее треск…
Если бы Сурок спал у жены, в комнате с окошком на коровник… Или вообще не спал, а таскал бревна где-нибудь под Йожыгом…
Если бы именно Цыка, самый чуткий и подозрительный из батраков, вышел проведать не унимающихся собак… А может, все было бы точно так же — кто знает?
— Пожа-а-ар!!!
Тонкий срывающийся голосок вышедшего по нужде дедка набатным колоколом всколыхнул дом. Батраки наперебой кинулись к дверям, самый ловкий и догадливый сиганул через окно. Выбежала Корова в наброшенном на плечи одеяле, волоча за руку упирающуюся Дишу — девка не успела даже шкатулочку с бусами из ларя достать. Выскочила служанка-вдова, босоногая, в ночной рубахе, прижимая к себе самое ценное — заспанных детишек. Оба рыдали: в кровати осталась теплая, недоуменно проводившая их взглядом кошка.
