Елена Хаецкая - Падение Софии (русский роман)
— Это из-за него? — глухо спросил Николай Григорьевич.
— Из-за кого? — удивилась Софья. В эти мгновения она думала о Мише Вельяминове и поэтому не вполне поняла вопрос своего собеседника.
— Не притворяйтесь! — вспыхнул Николай Григорьевич. — Вам это не идет. Вы всегда понимаете с полуслова, а если не понимаете, значит, хотите позабавиться.
— Я не притворяюсь. — Она выпустила его руки, прошлась, показывая босые пятки, по комнате. — Простите. Вы и правы, и неправы. Вы, очевидно, имели в виду моего Харитина? За Харитина я тоже не выйду замуж. Я хотела в мужья совсем другого человека… Но это невозможно. Все остальное было бы обманом, полумерой. Я бесконечно уважаю вас, Николай Григорьевич. Давайте забудем этот разговор.
— Хорошо, — медленно проговорил он. — Забудем.
Явился Харитин, принес чай. Вопросительно посмотрел на Софью. Та махнула ему рукой, чтобы он вышел, и он без единого слова подчинился.
Пили чай, говорили об Аннушке.
— Вы должны больше любить ее, — наставительно сказала Софья.
— Я бесконечно ее люблю, — отозвался Николай Григорьевич.
— Проводите с ней больше времени.
— Софья Дмитриевна, да ведь так не делают. Для ее воспитания существуют гувернантки, преподаватели. Уроки музыки, рисования… Все, что положено. Выписали из Франции учителя танцев, не знаю, правда, доедет ли до Лембасово.
— Мало ли, что делают или не делают, — мягко, грустно улыбнулась Софья. Сейчас она чувствовала себя много старше Николая Григорьевича. — Вам стоило бы видеть в Анне смысл вашего существования. Тогда и вы стали бы богаче… а жениться вам для этого не нужно.
Николай Григорьевич поставил чашку на стол, подошел к Софье, взял ее лицо в ладони и, обратив к себе, поцеловал в лоб. Потом, как бы ошалев от собственной дерзости, отступился.
— Софья Дмитриевна, — промолвил он, — вы… простите… Мне показалось, будто между нами установилась особенная душевная связь… Ненадолго, может быть, на мгновения. Но мне бесконечно дороги эти мгновения… Я хотел сказать, что сохраню…
— Николай Григорьевич, — она подняла руку, — не нужно ничего говорить, вы все испортите.
Он посмотрел на нее беспомощно.
— Вы мне сейчас представляетесь такой могущественной. Словно бы вы — фея, исполнительница желаний. Когда я впервые увидел вас на крестинах Аннушки, вы были похожи на маленького зловещего ангела. Из тех, что молча стоят в стороне, укрываясь крыльями. Ангел печали, который ни на миг не забывает о том, что люди смертны.
— Исполнительница желаний? — медленно повторила Софья. — Что ж, Николай Григорьевич, пусть так и останется. Во имя нашей дружбы — вот вам мой обет: когда вам потребуется моя помощь, приходите и просите чего угодно.
Она показала рукой на чайный стол.
— Допивайте, остывает. У меня всегда очень хороший чай. Я сама заказываю, мне китайский привозят.
………………………………………….
* * *Зимой светает поздно, однако птицы еще до света знают о приближении солнца. В старинной страшной истории петушиное пенье разогнало бы черные тени; но Софья не держала кур, по крайней мере, поблизости от барского дома; одни лишь вороны гнездились у нее в голом саду. Странное дело! Ворона считается птицей зловещей, ее карканье как будто бы предрекает смерть, а между тем именно вороний крик возвестил в то утро для меня радость жизни и напомнил о том, что не все вокруг — тьма.
Софья, сморщенная, словно бы покрытая серой паутиной, улыбнулась на подушке.
— Последнее утро, — прошептала она. Голос у нее сел. — Я скоро уйду насовсем. Мне это так странно… — Она покачала головой, переложив ее на подушке слева направо и справа налево. — Очень странно, Трофим Васильевич… Дайте еще раз взглянуть на браслет.
Я подал ей браслет, взяв его со столика, где он лежал.
— Харитин забирает чужие жизни, чтобы оставаться живым, — сказала Софья, лаская браслет бессильными пальцами, — а я присвоила лишь одну — жизнь княжны. Я владею ее вещами, ее памятью. И теперь наконец старушка упокоится навсегда… — Она вернула мне браслет. — Глупо просить прощения за смерть Анны Николаевны, не так ли? — Софья посмотрела на Витольда, стоявшего возле окна с таким видом, словно ему было душно. — Но я все же прошу прощения… Наверное, следовало выбрать не Анну, а кого-то другого. Хотя бы Лисистратова… Впрочем, на сей раз не я выбирала.
— А прежде вы выбирали? — удивился я. — Вы показывали Харитину, кого ему убить?
— Иногда… — Ее губы слабо задрожали, она в последний раз пыталась улыбнуться. — Например, Ольгу Сергеевну. Об этом меня, впрочем, прямо попросили.
— Кто? — не понял я.
— Николай Григорьевич, конечно же… — Казалось, Софью напоследок забавляет моя наивность. — Ольга Сергеевна вдруг возомнила, что слишком долго она беззаветно служила семейству Скарятиных. Знаете, бывают внезапные озарения у бессловесной твари? Николай Григорьевич и думать забыл о том, как Ольга утешала его в дни скорби по покойнице жене; что до ее услуг в деле воспитания Аннушки, то их Николай Григорьевич воспринимал как нечто само собой разумеющееся. И вдруг она его прижимает к стене требованием жениться. А иначе, мол… Иначе — всё. Разоблачения, скандал. Николя пришел ко мне такой обескураженный, словно его по случайности окатили из ведра.
Она замолчала, отдышалась, попросила воды. Витольд не двинулся с места, я сам сходил и принес ей.
— О чем я говорила? — спросила она, отдавая мне стакан.
— О смерти Ольги, — подсказал я.
— Да, Ольга… Знаете, Трофим Васильевич, она ведь даже не была как-то особенно нехороша или глупа. Она просто была ужасающе неталантлива. Говорят, в каждом человеке горит Божья искра. Божечка, наверное, сильно чихает, когда нарождается очередная порция младенцев, и каждому достается по огонечку — потому что Божечка, как известно, чихает молниями, а кашляет громами… Ольга Сергеевна свою искорку закопала глубоко-глубоко, одеял сверху накидала, подушками завалила, искорка-то и погасла. А потом возомнила Ольга Сергеевна о себе, захотела от Божечки возмещения: «Я, дескать, честно семейству Скарятиных служила, ничего для себя не просила, а теперь вот желаю сделаться царицею морскою, и повелевать всеми золотыми рыбками, какие только есть в аквариумах…» — «С какой такой стати быть тебе царицею морскою, когда ты — никто, и из космоса тебя не видать?» Тут уж она от Божечки отвернулась и давай на Николая Григорьевича ножками топать: «Хочу быть госпожой Скарятиной! Я это заслужила! Никогда ничего не требовала, а теперь вот своего потребую!» Николай Григорьевич перепугался — и ко мне. «Вы моя добрая фея, Софья Дмитриевна, спасайте». Помните ведь, что я ему обещала любую его просьбу выполнить? Я и отвечала, как подобает фее: «Ступай домой, добрый молодец, и не кручинься больше». А сама призвала к себе Харитина… Что, Трофим Васильевич, страшная моя сказка?..
