Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – оверлорд
Я понес Фриду в донжон, она слабо попискивала, уверяла, что сама в силах, это же как стыдно, что о ней заботится такой могущественный лорд, так же нельзя, не положено…
Слуги забегали вперед, распахивали двери, я поднялся по лестнице, стражи бодро стукнули древками копий в пол, бдим, я переступил порог своих покоев.
Сухой теплый воздух, в камине пляшет оранжевый огонь. Я поставил Фриду на пол и выпутал ее из шубы. Испуганная, она казалась еще меньше.
Я кивнул на кровать.
– Ложись, отсыпайся. Еду будут приносить сюда. Главное, ничего не бойся. Теперь все будет хорошо! Только хорошо.
Ее глаза наполнились слезами:
– Ваша милость… Я помотал головой:
– Не благодари.
– Как же… Вы меня спасли!
– И ты меня пару раз вытаскивала, – напомнил я. – Все помню, малышка. Устраивайся, а я пока вернусь к своим рыцарям. Даже зима не отменяет некоторого шевеления.
Я вышел, стражи снова стукнули древками. Когда неторопливо спускался по лестнице, лорд должен быть неторопливым и важным, заметил внизу человека в темном плаще с надвинутым на лицо капюшоном.
Словно чувствуя мое напряжение, он тут же поднял голову, я узнал Миртуса.
– Что-то случилось? – спросил я.
– Еще нет, ваша милость, – ответил он. – Но… вы знаете, кого привезли?
Я кивнул:
– Да. Эта женщина не однажды спасала мою шкуру. Он переступил с ноги на ногу, лицо стало несчастным, как у человека, что всегда избегает неприятных ситуаций, но вот сейчас сам видит свою дурость, но все-таки влезает.
– А вы знаете…
– Что?
Он развел руками.
– Она не совсем., гм… то заклятие, что на нее наложили… может быть очень опасным.
Я насторожился.
– В чем?
– Ваша милость, рыцари берегут замок мечами и копьями, а я просматриваю всех по-своему. И вот сейчас я несколько…
Он огляделся, я тоже посмотрел по сторонам и спросил тихо:
– Что ты увидел?
– Мне кажется, – произнес он с трудом, – что она… гм… ведьма. Я понимаю, ваша милость, что она не ведьма, как может быть ведьма так близко от вашей милости? Однако другие могут подумать всякое…
Я помолчал, прикидывая, как лучше держать себя с тем, кто знает чуть больше остальных, спросил осторожно:
– Это как-то заметно? В смысле, еще кто-то может увидеть?
– Пока только я, – заверил он. – У меня есть такое особое заклятие, что показывает… гм… кто наделен… этой… как бы сказать… добавочной силой. И когда вы въехали во двор, я сразу увидел.
– М-да, – сказал я в раздумье, – а ты знаешь какие-то заклятия, что могут ее укрыть? Как щитом или хотя бы как я укрывал шубой?
Он кивнул:
– Конечно. Я удивляюсь, что она сама не укрылась. Это так легко! Можно укрыться от простых людей, а можно надежно скрыться даже от самых могучих магов.
Я помолчал, Миртус тоже умолк и старался держать лицо спокойным и ожидающим.
– Знаешь, – сказал я, – ты постарайся укрыть ее понадежнее. Я вырвал ее из рук инквизиции, прямо из костра, и не хочу, чтобы она снова… Понял? Конечно же, это простая деревенская ведьма, сильная от природы, но абсолютно необученная. Но она спасала меня, а я… спас ее. Только и всего.
Он смотрел несколько потрясенно: одно дело, когда слуги бросаются защищать сеньора, другое – если он с таким рвением защищает слуг.
– Да, ваша милость! – сказал он быстро. – Все сделаю.
– Спасибо, Миртус.
– Не за что, ваша милость, – ответил он, очень смущенный, что верховный лорд снизошел до благодарности. – Это мой долг – служить вам.
Он был уже в трех шагах, когда я окликнул:
– Миртус!
Он быстро повернулся:
– Да, ваша милость?
Я сказал, понизив голос:
– Миртус, я не хочу конфликта с церковью. Церковь – большая и чистая сила, как стадо вымытых слонов. Но я не хочу терять и магию. Магия – тоже сила. Не чистая или нечистая, а просто сила. Мы потихоньку превратим магию в науку… потому вот что… если у тебя есть какие-то еще знакомые маги, которым несладко, пусть приходят ко мне. Вернее, к тебе!
Он смотрел серьезно и с тревогой в глазах:
– И что им нужно будет делать?
– Для меня – ничего, – подчеркнул я. – Будут помогать тебе раскалывать орешки тайн мироздания. И вести собственные исследования. Ты только будешь присматривать, чтобы не взорвали здесь все на фиг.
Он кивнул быстро и с такой готовностью, словно мысленно подталкивал меня именно к такому решению:
– Да, ваша милость! Сделаю.
Я смотрел ему вслед, вдруг поймал себя на том, что ни секунды не сомневаюсь, что он все сделает для моей безопасности. Странное чувство, я уже к нему почти привык, а ведь раньше верность, что обычна для жителей этой эпохи, когда простолюдины верны сеньору, сеньор верен сюзерену, а тот – вышестоящему, и так до короля включительно, – казалась дикой мне, свободомыслящему и так далее демократу, который свободен от всех уз, а верность – это такие узы, что я даже не знаю, что связывает руки сильнее!
И в то же время есть странное чувство неясной тоски по утраченной верности! Хочется, как ни странно, быть кому-то верным, кого-то любить беззаветно, а не только жрать в три горла и танцевать на дискотеке. Вот хочется терять аппетит из-за того, что тебя не любят, страдать от этой самой неразделенной!
Мне верны, что само по себе уже неудобно. Были бы сами по себе, куда проще. А так вот верны, с готовностью отправятся за мной в огонь и воду, потому что присягнули… И поневоле начинаешь прощупывать тропку впереди, осторожничаешь. Раз за мной идут так слепо, дураки, нашли за кем… то я должен о них бдеть и бдить…
И даже то, что щедро раздаю земли и замки, на самом деле, если копнуть по дедушке Фрейду, это попытка снять с себя это самое чувство вины. И отпустить доверившегося мне человека в свободное плавание. На, мол, денег, но не ходи за мной следом – мало ли куда заведу, я ж такой дурак, – и живи своим умом и своим хозяйством.
Хлопнула дверь, через порог ступил барон Альбрехт, за ним ворвался свежий морозный воздух. Альбрехт потопал ногами, стряхивая остатки снега, к нему подскочили и взяли шубу. Раскрасневшийся, с горящими от мороза щеками, он взглянул на меня с вопросом в серых глазах, на бровях медленно тают снежинки.
– Сэр Ричард?
– Да, сэр Альбрехт?
– Только не говорите, что снова собираетесь выйти в эту жуть!
– Снова метель? – удивился я.
– Напротив, штиль, – заверил он. – Теперь буря повторится не скоро. Но снегу столько, что еще долго будут крестьяне пробивать дороги даже к своим сараям.
