Том Арден - Танец Арлекина
— А я, похоже, слышал тигра.
— Чего? Ни хрена ты не слышал.
— Но он рычал.
— Боб, ты лучше заткни пасть. Ну, ты баба, всегда бабой был!
Голоса стихли вдали.
ГЛАВА 61
ТАЙНА МСТИТЕЛЯ
Свет, проникавший в «Стеклянную комнату» сквозь прозрачный потолок, теперь был не таким ярким. Жаркий сезон шел на убыль, и, если сгущались тучи и приближались сумерки, капеллан ставил на край письменного стола командора красивую лампу — ту, что прежде освещала карету. Он зажигал лампу, и при её свете Умбекка читала очередной отрывок. Лампа тихонько шипела, разливая золотистое теплое сияние, таинственным образом соединявшееся с зеленью ковра и густой листвы, сменой красного, лилового и черного над головой.
Сначала капеллан зажигал лампу только тогда, когда действительно становилось темновато, но потом командор просил ставить на стол лампу даже тогда, когда было светло.
Старику нравилось, как она шипит.
Ш-ш-ш-ш…
Умбекка как раз начала читать первую часть «Красавицы долин» когда произошел любопытный случай. Перевернув страницу, она обнаружила листок пожелтевшей, потертой бумаги. Листок выпал из книги на колени к Умбекке. Она, конечно, отвлеклась от чтения и заглянула…
Это было письмо — нет, скорее записка. Она когда-то была сложена вчетверо, но теперь лежала между страницами книги — развернутая, разглаженная. Записка была короткая, упала она текстом вверх. Умбекка просто не могла не прочитать ее. То, что она прочла, заставило Умбекку зардеться. «Тор, я люблю тебя» — вот и все, что было в записке, написанной рукой Элы. Почерк племянницы Умбекка узнала сразу.
Как она сюда попала, эта записка?
Что все это значило?
Капеллан вздернул бровь.
— Что-нибудь не так, любезная сударыня? — прошептал он.
— О нет. Нет-нет.
Умбекка попыталась загадочно улыбнуться и продолжила чтение. Командор сидел в маске, и Умбекке вовсе не хотелось, чтобы он её снимал. Когда командор был в маске, у нее создавалось такое ощущение, будто она наедине с капелланом. Порой можно было даже подумать, что старик спит.
Иногда так оно и было, но когда Умбекка собиралась уходить, командор снимал маску и любезно с ней прощался.
Когда Умбекка заканчивала чтение отрывка, записка по-прежнему лежала у нее на коленях. Самый обычный клочок бумаги, почти невесомый, но Умбекка ощущала его давление. Он казался ей чем-то возмутительным. Вызывающим. Записка, казалось, жгла кожу Умбекки сквозь тонкую ткань платья. Пачкала платье, словно пятно грязи.
Но в то мгновение, когда командор уже был готов откинуть со лба маску, капеллан повел себя более чем необычно. Он ловко схватил записку, и она мгновенно исчезла в складках его сутаны.
Безусловно, все было проделано элегантно, отточенно и быстро. В этом движении была и нежность, и уважение — ни намека на грубость или вульгарность.
Все кончилось, но чувство того, что её оскорбили, Умбекку не покинуло. Ее счастье расцветало с каждым днем, а теперь вдруг поблекло.
Той ночью Умбекка долго стояла у кровати спящей Элы. Бутылочка с сонным зельем, как обычно, находилась на столике у кровати. Теперь, когда в замке появились солдаты, Нирри приходилось постоянно готовить настой. Даже Умбекке это казалось отвратительным.
В последнее время Умбекка с племянницей почти не разговаривала. Утром Эла просыпалась медленно, с трудом, а Умбекка в это время уже с головой уходила в выбор наряда для очередного визита к командору. Судя по тому, что нашептывал Умбекке капеллан, дамы утонченные переодеваются раз пять в день. Казалось, две женщины живут двумя разными жизнями, хотя находились всего лишь в разных концах одной мрачноватой комнаты. Сразу после полудня Эла снова спала. Чай она пила, когда Умбекки уже не было, а когда тетка возвращалась, Эла уже снова спала. Ночью Умбекка удалялась в свою комнатушку-келью.
Когда-то Нирри рассказывала Умбекке все новости о племяннице. Леди Эла сделала то, леди Эла сделала это. «Я немножко волнуюсь за леди Элу». Теперь проходили луны за лунами, а Умбекка не слышала от служанки ни слова. Может быть, она просто не слушала? О племяннице она думала в последнее время в единственном смысле. Умбекка размышляла о неудобствах. Комната Элы была большой, просторной, но новые приобретения Умбекки все более настойчиво наполняли ее. Теперь для тетки комната Элы была одновременно и гардеробной, и гостиной. А Эла здесь чем занималась? Дрыхла целые дни напролет. Вряд ли её теперь можно было считать светской дамой. Да больной куда больше подошла бы маленькая комнатушка Умбекки. Нужно будет попросить солдат позаботиться о том, чтобы они подготовили запас свежего постельного белья. В комнате Элы у Умбекки могла бы быть личная жизнь. О, это было так ужасно — не иметь своего угла!
Только два момента не давали Умбекке осуществить её замысел. Во-первых, стоило Умбекке как-то вскользь обмолвиться об этом, как взгляд Нирри стал каким-то странным, диким. Такого взгляда Умбекка прежде у служанки не видела. Честно говоря, Умбекка немного побаивалась Нирри, хотя никогда бы в этом не призналась даже самой себе… Побаивалась она и племянницы, потому пока осуществлять свой план не решалась.
Правду говоря, Эла обычно особых хлопот не доставляла, если только не задумываться о такой малости, как её существование вообще. Да, она луны напролет лежала в своем отвратительном ступоре. Умбекке казалось, что нет на свете ничего более мерзкого, чем привычка к лекарствам. И все же время от времени Эла была способна на путающей силы эмоции. Это было печально. Это было опасно. Досточтимый Воксвелл всегда предупреждал Умбекку о возможности кровоизлияния, подобного тому, что убило мать Элы. О, это было ужасно… Сколько трудов стоило потом убирать все эти окровавленные простыни! Умбекка тогда предлагала хотя бы матрас не выбрасывать, но Руанна настояла.
И что же могло произойти, если в один прекрасный день Эла вдруг очнулась бы в комнатушке тетки? Нет, пожалуй, побелку надо бы отложить до того времени, когда девчонка свыкнется с новой обстановкой. Неплохая мысль… И все же Умбекка не решалась, но, не решаясь, ненавидела племянницу все сильнее. Какая же она самовлюбленная девчонка!
Теперь, когда Умбекка размышляла о записке, выпавшей из «Агондонского издания» командора, раздражение её разбушевалось с новой силой. «Тор, я люблю тебя». В какие игры играла племянница? А в какие — Тор? Умбекка в отчаянии отвернулась от Элы. Капеллан забрал записку нарочно, намеренно. «Я знаю, что там написано, — вот что, казалось, говорил его поступок. — И я знаю, что это значит».
