Анна Гаврилова - Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник)
— Молодой был. Дурак был. Но это дело поправимое, — усмехнулся Олег.
…Когда женщины ушли и Гудмунд остался с братом один на один, он приблизился к неподвижно сидящему в кресле Олегу, сказал:
— Для отбытия в Новград всё готово.
— Значит, послезавтра поутру выходим, — отозвался Олег. — Ольвор с дочерью тут останется. Сторожить её Сьёльву поручу и город на него оставляю. К тому же вскоре из Вагрии ещё находники придут, тяжко им под тевтонами да франками — а Сьёльв лучше нашего с земляками договорится.
— Волхва возьмём с собой?
— Мизгиря-то? Надо взять. И Силкисив с Херраудом — им быть при тебе, мои лодки первыми двинутся. Инегельду с молодцами выступать немедля и нас на порогах встречать, — решил Олег.
— Пороги как-никак десять вёрст! — проворчал Гудмунд.
— Инегельд справится, да и людей с ним достаточно. Да и на что я приказал плоскодонки строить? Ветер нам будет, как всегда, попутный. Ты же знаешь. И берегом не так долог путь, когда десятый год туда-сюда… Все уж приспособились и наловчились. Меня иное тревожит.
— Вельмуд с русью не подведёт?!
— Нет, эта русь не продажная. Сделает всё по договору. А в Новгороде при Рюриковне сам Рулав был оставлен. Ему, как себе, доверяю.
— Так что же тебя беспокоит? — спросил Гудмунд.
— Не что, а кто… Потому и Силкисив, и сына с собою беру.
На лице Гудмунда отразилось недоумение. Он сказал осторожно:
— Но здесь они в большей безопасности.
— Для пользы дела Херрауду, каким бы малым ни казался, надобно в Новгород явиться и при мне всюду быть. Я тебе позже о задумке поведаю.
— Я своих не повезу, — уточнил Гудмунд.
— Добро, но Ингрид сумеет о себе и детях позаботиться. И Сьёльв тут, защитит, если потребуется. Так и впрямь спокойнее будет.
Недоумение Гудмунда росло, но расспрашивать или возражать мурманин не стал. Олег слишком часто оказывался зряч там, где другие слепы. И хитрости свои раньше времени раскрывать не привык, пусть бы и родному брату, хоть пытай его — всё равно не скажет.
— Видение мне было на кургане, — пояснил Олег, как будто бы этим всё сказал. — Потому вперёд лучших людей шлю.
— А скотты?
Князь скривил губы, точно брат о гадости напомнил. Произнёс с неприязнью:
— Куда бы их подальше?! Мало ли что в головы взбредёт. Кинутся княгиню защищать — все полягут по дури.
Гудмунд не переставал удивляться. Всего день назад при упоминании скоттов в глазах Олега молнии вспыхивали, а теперь спокоен, как сытый волчара. Кривится, и только.
— Есть и у меня одна задумка на их счёт, — осторожно отозвался Гудмунд. — Разведали мы к северу острова — осваивать бы надо. Разрешишь?
Олег махнул рукой, ответил с прежним равнодушием:
— Поступай, как знаешь. Я твоему решению верю. Пусть хоть Аваллон отправятся искать… Тоже мысль, прими на вооружение!
Гудмунд уже собирался уйти, но обернулся, вспомнив:
— Одд! Как ты думаешь, добрался ли твой Розмич до Белозера?
— Розмич-то? Он должен добраться. Об остальных не скажу. Печать Хель лежала на многих из тех, кто уходил вместе с ним! Я видел уже там, в Кореле, потому и отослал. Они смертники, но кто знает, вдруг каким-то чудом и обманут дщерь Локи в кои-то веки… — Олег снова прикрыл веки, словно бы пытался проникнуть сквозь мутную занавесь Времени.
— А Розмич печатью не отмечен?
Олег молчал долго, то ли слова подбирал, то ли отвечать не хотел за воспитанника.
— Розмич особенный, его судьба не определена. С такими, как он, ничего до конца не ясно. Может, и погибнет, может, до преклонных лет доживёт. Чую, в свой срок махнёт рукой на все людские заботы и в волхвы подастся, а коли ошибаюсь, так наоборот — лучшим военачальником станет.
— Ты шутишь? Разве так бывает, чтобы без судьбы? — произнёс Гудмунд осторожно.
Губы Олега тронула едва заметная улыбка:
— В жизни всякое бывает, брат.
— А Полат? Как думаешь, он прибудет на сход?
— Прилетит! — Олег уже не скрывал кривой улыбки.
И сердце Гудмунда холодело, когда примечал её за старшим.
— Впереди коня помчится! Сам себя плетью подстёгивать будет, лишь бы успеть.
* * *Солнце ещё не выглянуло из-за кромки леса, а мир уже просветлел.
Разом, будто повинуясь божественному приказу, очнулись ото сна птицы, и неуютная тишина сменилась многоголосым чириканьем. В траве завозились жуки, забегали деловитые муравьи. Невесомая бабочка покружила над капищем и порхнула к белому цветку клевера, тут же вернулась в небо — роса ещё не сошла, полакомиться нектаром не удалось.
Освободившись от личин и шуб, Розмич с Ловчаном начали перетаскивать трупы. Волхв велел сложить их в противоположной от землянки стороне. Тут обнаружился ещё один камень, большой и плоский — почти как тот, что покоится у основания идола.
Вепсы оказались не только низенькими, но и очень лёгкими. Мешок с репой и тот больше весит. Но брались за каждого мертвяка вдвоём, чтобы в крови не перепачкаться.
Розмич ещё раз отметил белые рубахи — глупая одежда для ночной вылазки. Заметил также и чужие узоры. Вышивку, мало похожую на ту, что принята у словен. А вот лицом вепсы точь-в-точь ильмерцы, даже волос такой же — светлый.
Когда несли мальчишку, воин невольно содрогнулся. И хотя у врага нет возраста, потому как любой, даже младенчик, может извернуться и причинить зло, совесть нет-нет, а кусала. Ведь юный совсем, поди и девку ни разу не целовал! А нецелованным умирать обиднее всего.
Едва доволокли последнего, подскочил волхв. По нему и не скажешь, что ночью лихое творилось — стоит спокойный, будто крепостная стена в мирный год. И на трупы глядит, как хозяйка на обезглавленную в честь праздника курицу.
— Семеро, — задумчиво пробормотал служитель. — Хорошее число. Божеское.
Розмич и Ловчан удивлённо переглянулись. Впрочем, когда воины на поле брани раненых добивают или рассказывают в корчме, каково это вражескую печень голой рукой вырвать, на них тоже косятся. У каждого ремесла свои причуды.
— Теперь камушек отодвинуть надобно, — сообщил волхв.
В этот раз дружинники переглядывались в открытую, после вытаращились на старика.
— Разве у вас так не делают? — в свою очередь удивился тот.
— Как? — в один голос спросили воины.
Старик глянул хмуро, но, видимо, решил, что лучше один раз показать, чем разглагольствовать.
— Вот этот камушек, — повторил он. — Сдвиньте-ка.
Воины подчинились, хотя не верилось, что эту махину и впрямь передвинуть можно. Но камень поддался, и довольно легко.
