Кристофер Банч - Король-Демон
Комендант «Октагона», которого звали Шикао, худой седовласый мужчина со зловещей усмешкой на лице, рассказал нам о внутренних порядках тюрьмы, оказавшихся весьма простыми, несмотря на то что ему потребовалось монотонно бубнить полчаса, чтобы их перечислить: беспрекословное выполнение всех приказов любого стражника, в противном случае будет очень плохо.
Меня спросили, есть ли у меня слуга. Я колебался, думая о том, не навлеку ли я своим признанием гнев на ни в чем не повинных людей. Но пока я размышлял, что сказать, Карьян вышел вперед и громко крикнул:
— Я его слуга!
Шикао подал знак, и стражник подтолкнул Карьяна ко мне. Затем нас развели по камерам. Я оказался на последнем этаже пятиэтажного здания тюрьмы. Остальных нумантийцев разместили на этом и нижних этажах. «Наших» майсирцев отвели в подземелье здания напротив.
К этому времени ко мне вернулась способность трезво мыслить, и я внимательно следил за всем происходящим, ибо заключенный должен постоянно думать о побеге. Но поскольку меня вряд ли можно считать опытным преступником, ничего хоть сколько-нибудь полезного для себя я так и не увидел. Больше того, не знаю, что бы я делал, если бы мне подвернулась какая-либо возможность бежать: вокруг был город, населенный враждебно настроенными людьми, а от спасения меня отделяли три сотни лиг пути через недружественную территорию, не говоря о том, что я все равно не смог бы бросить в беде своих собратьев.
Для того чтобы попасть из коридора в мою камеру, нужно было пройти через две двери, разделенные пространством футов в десять. Стражники отперли наружную дверь и ввели нас с Карьяном внутрь. Только после того, как была заперта наружная дверь, они отперли внутреннюю. Камера оказалась настоящими апартаментами: вытянутая в длину просторная гостиная, две небольшие спальни, уборная и комнатенка для Карьяна. Уборная и комната для прислуги были отделены занавесками. Все комнаты были обставлены дорогой, но старой и сильно изношенной мебелью. На стенах висели выцветшие гобелены. Во внутренний двор тюрьмы выходили три зарешеченных окна и два балкона. В непогоду балконы закрывались складывающимися деревянными дверьми. Вот таким стал весь мой мир до той поры, когда король Байран сочтет возможным дать мне свободу.
Мне следовало бы потребовать перо и бумагу и немедленно настрочить протест королю по поводу нашего несправедливого и, согласно дипломатическим нормам, незаконного задержания. Однако меня беспокоило другое, в частности второе предательство императора Тенедоса. Но если в первый раз я терялся в догадках, как мог так поступить человек, называвший меня своим другом, сейчас объяснение поступку императора лежало на поверхности.
Что нисколько не остужало мой гнев. Император Лейш Тенедос совершенно сознательно подставил меня, чтобы обмануть короля Байрана, лигабу Салу и даже азаза.
Моя безукоризненная честность, неспособность лгать и притворяться были известны всем. Тенедос сказал, что больше всего хочет мира, и я поверил ему как своему другу и императору. Кроме того, я был первым трибуном Нумантии, самым прославленным командиром конницы, верховным главнокомандующим нумантийской армией. Только полный дурак мог, готовясь к войне, отправить такого человека в логово врага. Вот так Тенедос расставил ловушку, в которую попался Майсир.
Конечно, я корил самого себя за собственную тупость. Ну почему я не обратил внимания на то, что император, в течение нескольких месяцев бряцавший оружием и требовавший справедливости по отношению к королевству Эбисса, вдруг круто развернулся в противоположную сторону? Сколько времени его агенты трубили на всех перекрестках о том, что Майсир является воплощением зла? Не странно ли, что всего одна ночь магических откровений, великих открытий заставила изменить свои взгляды мастера заклятий, могущественного чародея?
Помимо воли я вынужден был признать изобретательность Тенедоса, нашедшего новый путь вторжения, когда наступающая армия сможет получать все необходимое от майсирских поселенцев, согнанных в суэби. Император мастерски разыграл эту карту, особенно после того, как эскадрон 20-го Гусарского полка был атакован и уничтожен во время разведывательного рейда по территории Майсира.
Тенедос наращивал свои силы в Юрее, чтобы король Байран беспокоился только по поводу традиционного пути из Нумантии в Майсир, проходящего через Кейт, и не обращал внимания на происходящее в провинциях Думайят и Рова. Моя искренность пришлась по душе Байрану, стремившемуся к миру, и он отвел свои войска от границ. Таким образом, майсирийские дозоры не могли заметить приготовления нумантийской армии к войне.
Все действия Тенедоса, притворившегося, что вслед за королем Байраном он также отводит войска от границы, беспокоившегося по поводу хода переговоров, отражавшего «высадку» пиратов в Тикао, были направлены только на то, чтобы выиграть время и собрать армию для вторжения в Майсир.
Я с горечью гадал, какой еще услуги потребует от меня император. Разумеется, умереть в застенках Джарры и стать символом мученичества. Что ж, я умру, верный своей клятве, данной Тенедосу, ибо девиз моего рода гласит: «Мы служим верно».
В конце концов, у меня не осталось ничего, кроме доблести, поскольку единственный человек, знающий о том, что моя честь сохранилась незапятнанной, находился от меня за тысячу лиг и плел очередную сеть.
И снова я похвалил себя за страсть к пышным нарядам. Оторвав от пояса золотую бляху, я отдал ее Карьяну. Тот подкупил одного из стражников и выяснил, что Алегрию отвезли назад к далриадами. Ее мгновение «свободы» окончилось. Отныне ее жизнь снова ограничивалась мрачными стенами монастыря и обществом сестер. Но, по крайней мере, она была жива.
Через час после утренней трапезы наших слуг-майсирцев согнали во внутренний двор тюрьмы. Десятка три мужчин и женщин испуганно жались друг к другу, тревожно оглядываясь по сторонам. Но все вокруг было тихо, и слуги потихоньку начали успокаиваться. До меня донеслись их недоуменные голоса.
Вдруг ворота с лязгом распахнулись, и во двор въехало человек сорок вооруженных всадников. Один из слуг шагнул им навстречу, о чем-то спрашивая. Сверкнула сталь, и лезвие меча вонзилось ему в грудь. Дворик огласился криками и мольбами о пощаде. Но солдаты оставались глухи к жалобам несчастных. Мечи и топоры неумолимо поднимались и опускались.
Я слышал, как нумантийцы, выйдя на балконы, осыпали мясников проклятиями, уверяли их, что слуги ни в чем не виноваты. Но жуткая бойня продолжалась. Никто из убийц даже не удосужился поднять взгляд вверх. Крики затихли, и теперь слышались стоны и плач. Солдаты переходили от одного распростертого тела к другому, добивая раненых кинжалами. Через некоторое время тишину нарушали лишь смех и шутки убийц. Они крючьями утащили трупы, и на каменных плитах двора остались только алые лужи крови, быстро чернеющие на солнце.
