Артур Баневич - Похороны ведьмы
– Что они с тобой сделают, если ты попадешь к ним в руки? – спросил он, не глядя ни на нее, ни на северо-восток, откуда должна была на санях приехать смерть.
– Не попаду, – спокойно ответила она. – Они получат труп, а не меня. Постреляю, пока удастся, а когда подойдут ближе, воспользуюсь ножом. Так что будь добр – убирайся отсюда. Вера в то, что я помогаю возвратиться другу, очень облегчит мне кончину. Придаст ей глубокий смысл. И на небо, возможно, легче попаду, потому что это будет благородный поступок.
– Живой труп… – Он задумчиво покачал головой. – Ну что ж, очень хорошо, что ты смотришь на это так. Живым трупам терять нечего. – Он поднялся, засунул палочку за пояс. – Собирайся, Ленда. Надо идти.
– Похоже, твои чары все у тебя в голове перебаламутили. Я и трех шагов…
– Коня у нас нет, саней тоже, но у меня есть хребет. Я тебя понесу.
Она бросила на него почти враждебный взгляд. Он понимал ее. Надежда приносит боль. И когда уходит, и когда возвращается.
– Обделаешься, а не понесешь, – буркнула она. – Я баба нехилая, а ты даже захудалого меча не утащишь.
– Тебя утащу.
Он повернулся и направился к трупам. Стянул колчан с пояса Болека и пополнил его взятыми у десятника болтами. Торчащий в спине – не тронул. Вернулся к Ленде, бросил ей футляр на колени.
– Можешь забрать. Это и один арбалет. В случае чего успеешь выстрелить.
– Никуда я с тобой не пойду. – Ее губы превратились в бледную полоску.
– Не пойдешь, – согласился он и вынул палочку. – Я тебя понесу. Или буду волочить задницей по снегу. В сознании или нет. Обессиленную чарами или нет. Не знаю, как это будет выглядеть. Но отсюда я тебя заберу, коза дурная, нравится тебе это или нет.
– А пошел ты! – Дебрен попятился, нацелился палочкой. – Погоди, дурень. Неужто не понимаешь, что они не отпустят? Слишком далеко зашли, чтобы теперь отступать только потому, что я им из-за граничных холмов задницу покажу?
– Ну так не показывай. В твоем исполнении это должна быть отвратная картинка. Я и сам бы не выдержал и суверенность сопредельного государства нарушил.
– Тебя это тешит?!
– Разговор с тобой? – Он засунул палочку за пояс. – А ты как думаешь? Что меня рядом с тобой удерживает? Изумительный вид обгоревшей головы в таких синяках, что в портовой таверне все бы на тебя пальцами показывали? Одежда, пропитанная женским обаянием? Благовония? Сто сундуков приданого? – Ленда побледнела от обиды. – Нет, чума и мор! Я тебя даже представить себе в облике дамы не могу. Так что не делай большие глаза и не удивляйся, что разговор с тобой доставляет мне удовольствие. Должен же я из чего-то, черт побери, силу черпать.
– Видала я таких. – Она шмыгнула носом. – Заявлялись в "Розовый кролик" – и по голому заду велели себя бичом хлестать или на дыбе подвешивать. Не знала, что ты мазохист извращенный.
– Ну так теперь знаешь. А я не дыбу и бичи, а больших девок обожаю, которые меня навроде коня объезжают, так что заткнись и лезь мне на спину. Тебе известно, как опасно раззадоривать распалившегося извращенца. Вспомни Сусвоков.
Он повесил ей на спину арбалет, засунул колчан под тулуп. Она смолчала. Возможно, почувствовала, что без возни не обошлось бы.
– За тобой в Морвак они не полезут, – попыталась она еще раз. – Если пойдешь один – есть шанс. Со мной – никаких. За мной будут гнаться и на той стороне. Здесь никаких стражников нет, а до ближайшей деревни от границы миль шесть будет. Не донесешь. Сердце разорвется.
– Ну и славно. – Он поправил ей шарф из споротого рукава. – Ну и хорошо. Всю жизнь мечтал именно так концы отдать. Поддевкой, которая меня насмерть заездит.
– В любовных объятиях, – тихо договорила она с горечью. – А то…
– Именно, – мягко прервал он. – В любовных объятиях.
Они отвели взгляды. Не хватило храбрости закончить. Дебрен подхватил Ленду под мышки, помог подняться. Потом повернулся, опустился на одно колено, попятился, подставляя спину, – и выругался.
– Кажется, мы кое-что забыли.
Она присела рядом с ним на снег. Лицо у нее слегка зарумянилось. Ничего больше.
– Прости, – бросила она с хорошо разыгранным безразличием. – Никогда на неоседланного коня не садилась, а теперь еще и ты все у меня в голове поперемешал… Может, оно и к лучшему. Все равно ничего из этого не выйдет. Во мне весу не меньше, чем в тебе, а то и больше. А с этой пакостью, – она коснулась промежности, – так уж больше наверняка. Уж чего-чего, а железяк он на меня не пожалел.
Дебрен вынул нож и, не глядя на девушку, начал сдирать с ближайшего трупа суконный балахон.
– Знаю, что не вправе спрашивать, – буркнул он. – Но при нашей ситуации… Пояс на замке или только опечатан? Прости, что…
– Нечего прощать. – В ее голосе было немного горечи, но говорила она, пожалуй, искренне. – Эта дрянь обдерет тебе шею до кости. Вопрос законный и уместный. Я отвечу. Ты что, и правда думаешь, что я позволила бы себе опечатать задницу и покорно таскала бы пятнадцать фунтов какой-то засра… – Она на мгновение осеклась, но почти тут же, слегка лишь покраснев, закончила: -…засраной железяки?
У Дебрена даже веко не дрогнуло.
– Если бы хранить верность просил человек, которого ты крепко… – Он не договорил. – Нет, черт побери, ты права. Это не в моем стиле. Глупый вопрос. Прости. Конечно, замок.
– Хуже, – спокойно бросила она. – Заклинание.
– Любой в меру приличный замок дополняют заклинанием. А уж пояса верности – обязательно. Не обижайся, княжна, но каким-нибудь пустяком бабу в узде не удержишь. Располагая временем, а порой еще больше – желанием, ну и всяческими шпильками под рукой…
– У моего пояса нет замка, Дебрей. Кстати, зачем тебе эти тряпки?
– Для седла. – Он обмотал полосами полотна свернутый роликом балахон, примерил, проверил, как лежит на шее. – Ерунду порешь, княжна. Без какого-нибудь замка невозможно заковать пояс верности девицы. Прости, я хотел сказать, женщины.
– Но ты сказал правду, – буркнула она. – Не пойми меня неверно, я говорю не для того, чтобы перед глазами у тебя гордо невинностью размахивать.
Он на несколько бусинок оторвался от самодельного седла. Оно, конечно, было важным и могло решить вопрос жизни. Но и другие проблемы, хоть и не столь важные, могли тоже.
– Ленда, я знаю, что на Западе процветают ханжество и мракобесие, – сказал он, внимательно глядя на нее. – Но, вероятно, твоей матери каким-то чудом удалось вдолбить тебе, что невозможно забеременеть и одновременно сохранить девственность, ту, что позволяет "гордо размахивать невиностью". Так что я не совсем понимаю, о чем ты.
– Видишь ли, я так же беременна, как и ты.
– То есть… Не… не беременна?
