Симона Вилар - Чужак
Развернув Малагу, Торир поскакал по открытому лугу до самой гавани Притыки, миновал мост через Сетомль, далее поехал по земле Оболонской, где пахло хвоей и возносились кронами в поднебесье высокие сосны. За их стволами кое-где отсвечивали заводи Днепра, выступали в белесом свете месяца дома рыбаков на сваях, темнели изваяния придорожных божеств — покровителей дорог, их изображали в виде столбов, в резьбе которых угадывалась стать бородатых мужиков с котомками в руках, но на голове каждого — птица с распростертыми крыльями. Оболонская дорога переходила в большак, ведущий мимо Вышгорода на север. «Что же привело хозяйку богатого подворья в сырой вечер на этот путь?» — размышлял варяг.
Вскоре он узнал ответ.
У развилки дорог месяц высветил силуэты. Вороной конь, высокий воин и девушка рядом. Они стояли близко, очень близко. Оба стройные, ладные. Торир узнал Карину по светлой накидке, по стекающей из-под шапочки длинной косе. Узнал и воина, из-под шлема которого выбивались темные кудри до плеч. И сердце подпрыгнуло от догадки. Так вот с кем утешался Кудряш все это время!
Но, похоже, сейчас парень собрался в дорогу, видны были чересседельные сумы на коне. Как видны были и его обнимавшие девушку руки. Рядом крутился большой, светлой масти пес. Карина, отстраняясь от певца, стала гладить собаку по голове.
— Весть-то о себе подай, — расслышал Торир ее негромкий мелодичный голос.
— Это как получится.
Они прощались. Воин отряда Торира уезжал, не спросив дозволения, не поставив в известность своих. Хотя чего еще ждать от такого беспутного! Но то, что он и Карина… Не зря, выходит, поговаривали о них. Не зря стал недолюбливать Кудряша варяг, гневаться на его шутки, недомолвки, намеки.
Кудряш уже и ногу в стремя вставил, но вдруг резко повернулся, заключил Карину в объятия.
Торир застыл на месте, глядел на них, освещенных месяцем, сам, казалось, и вздохнуть не мог, так сдавило в груди. Уехать, что ли? Но он остался, смотрел с высоты Малаги из-за стволов, из тени. Видел, как Кудряш нежно взял голову девушки в ладони, приник к лицу.
— Ах, Карина… Если бы не ты… Пусть Лада великая пошлет тебе веселья и счастья в твоей любви.
Но тут белая собака Карины ощутила рядом чужое присутствие, кинулась, залаяла. Любовники оглянулись, увидели выезжающего на открытое пространство варяга.
— Ты, старшой? — удивился Кудряш. — Не серчай, я передал, чтобы мои предупредили, что уеду. И вот…
Он вдруг осекся. Соображал-то парень быстро. Даже отпустил Карину. Переводил взгляд с нее на варяга и обратно.
— Езжай, Кудряш, — спокойно и властно произнесла девушка.
— Думаешь…
— Езжай, говорю.
Он помедлил еще миг. Потом легко вскочил в седло, поскакал, не оглядываясь. Через какое-то время из мрака донесся его лихой присвист в такт конскому топоту.
Но они уже забыли о нем. Торир тронул голенью бок коня, подъезжая. Пес Карины зарычал сперва, но она прикрикнула на него, притянув за ошейник. Торир смотрел на нее сверху, сидя на коне. Что сказать? Да и какое он имеет право высказываться? А ведь отчего-то считал, что имеет. Их давняя страсть, пережитое вместе, их общие тайны, наконец, казалось, давали ему право разгневаться. Глупо? Сам понимал, как глупо.
— Ты… С этим?
— Да. Худо ему было. А я друзей не покидаю в беде.
О чем это она? Но как спокойна! Потом прошла мимо, ведя рычащего пса за ошейник Торир поехал следом. Вдруг Карина резко повернулась.
— Не смей гневаться! Ты меня бросил. Ты мне враг! Враг Киеву… был.
— А тебе?
Она перевела дыхание.
— Ты моя хвороба, Торир, — произнесла тихо, но с такой дрожью в голосе, что у Торира возликовала душа. Но то, что она сказала потом, заставило его сдержать порыв кинуться к ней. — Разве я не любила бы тебя, если бы ты позволил? Но я чую зло в тебе. Лютое зло. Ты непонятен мне, варяг. За что ты так ненавидишь людей? Почему, то губишь их нещадно, то защищаешь? Где в тебе грань меж силами света и Чернобогом? Я уже давно не страшусь тебя, я никогда тебя не предам, но… Мне худо с тобой.
— Но ты нужна мне!
Такого даже она не ожидала. И вдруг заплакала. Торир не сразу это понял. Лишь когда она села на корточки и зарыдала, обнимая пса, он понял, как ей плохо, как всегда было плохо из-за него, сколько она таила в себе. Может, даже искала утешения у того же Кудряша. Он сам довел до этого. Но больше он не обидит ее. И, соскочив с седла, Торир шагнул к девушке.
Куда там! Ее тварюга едва не кинулась на чужака.
— Да угомони ты пса!
Она не противилась, когда он подхватил ее на руки, усадил на Малагу, сел в седло и поехал. Куда? Почти не понимал. Ее пес, порыкивая, бежал рядом. Карина, еще всхлипывая, сидела, склонив голову, а варяг хмелел от счастья, что едет, обнимая ее, что они наконец-то вместе.
Малага послушно шел, мотая головой, позвякивали украшенные бляхами удила. Месяц все выше всплывал над деревьями, стонала где-то ночная птица, пахло сырой землей. Они выехали на открытый луг, спускавшийся к блестевшему в низине ручью. Земля здесь богата такими вот водами. Земля здесь вообще богата — раскидистыми деревьями с посеребренными месяцем кронами, скошенными травами, собранными в стога, округлые шапки которых высятся на склоне… Торир подъехал к одному из них, слез. Карина соскочила сама, стояла, поглаживая коня по длинной узкой морде.
— Малага. Вот мы и снова все втроем.
— И еще пес твой с нами. Пополнение.
Карина вдруг засмеялась. Сказала, что без такого охранника ни за что не решилась бы бродить в ночи. И Торир опять вспомнил, куда и с кем она ходила. Спросил: у нее, что ли, был Кудряш все это время?
Карина, не ответив, прошла к стогу, села, независимо перекинув косу на грудь. Под меховой опушкой шапочки темнели ее брови, поблескивали глаза. В лунном свете блеснули и полукружья сережек.
— Месяц молодой родился, — сказала Карина, глядя на небо. — Ты знаешь, варяг, что говорят люди о Месяце Месяцовиче? Тогда слушай.
Это была старая славянская сказка о Месяце и его невесте Заре-Зарянице. Они всегда были вместе — ранним ли утром, глубоким ли вечером. Потом Заря уходила на покой. А ясный Месяц охранял ее сон. И вот как-то зимней порой, когда Месяц светил особенно ярко, наслала на него свои чары Морена-Зима, отвлекла стальным сиянием замерзших рек, суровыми вихрями, посвистом метели. И стал Месяц лют и свиреп, от холода его колко делалось всему живому. А от Зари он скрывался за пеленой туманов, бросил свою Зореньку. И стала Заря тусклая и туманная, полила дождями. Да только были у Зари братья — Даждьбог, горячий Сварог и гневливый Перун. Решили наказать они холодный Месяц. Даждьбог залил его дождями, ослепил туманами; Сварог обжег пламенем, а сердитый Перун бросил в него молнию, и разлетелся Месяц на осколки, темно стало в небе. Да только Заре без милого Месяца было не светить.
