Райдо Витич - Обитель Варн
без колебания пожал:
— Будем.
— Приятно иметь с вами дело, граф. Через час вас доставят, куда скажете.
— Надеюсь, больше не увидимся.
— Кто знает, граф, кто знает? При вашем-то темпераменте и любви к приключениям
зарекаться от свидания? — вставая, заметил Горловский. Улыбнулся Рицу по
отечески тепло. — И все-таки примите совет: держитесь подальше от сомнительных
связей. Тогда мы точно не встретимся.
Глава 22
Лесс лежала на кровати в одноместной, вполне комфортабельной палате, если б не
ее стеклянные стены. Удобно лишь служащему составу — десять палат — один пост, с
которого видно каждого пациента.
Алиса чувствовала себя мышкой, попавшей в аквариум. Осталось наглотаться воды —
лекарств, что заставляют пить по четыре раза в день под бдительным присмотром
медсестры и дежурного бойца, и пойти на дно — вглубь собственного сознания. Во
тьму мыслей, воспоминаний. А ей совсем не хочется туда. Потому что там горько,
холодно и больно. Там грязь пройденных лет, ошибок, убитые за пустую банкноту
люди, амбиции капитана, разбитые надежды, пепел, оставшийся от веры в свет и
добро. Там мама и Бэф, весь клан ставших ей братьями и сестрами свободных и
вечно пьяных от этой свободы Варн. Иных существ и все же более близких и
понятных, чем любой человек. А еще там живет сожаление о том, что сделано и что
не сделано. И никак ей не понять, о чем жалеет больше.
Месяц, два барахтается она в трясине собственной памяти и бродит кругами от
первого звонка в лицее до последнего трупа в доме `Ромео'. Ее напичкали
транквилизаторами, просканировали, простерилизовали мозг, до полной апатии свели
все физические ощущения. А память, как самое вредное, назойливое насекомое,
живет и здравствует, ширит свои директории, захватывая, словно прожорливый вирус,
не только нервные клетки, но и всю плоскость бытия.
И Лесс знала причину данных метаморфоз, понимала, что нужно сделать, чтоб
избавиться от угнетающего чувства тоски — убить причину дискомфорта, постоянного
третирования любой плоскости ее личности — любовь к Бэф. Но легко подумать, а
как сделать? Ее из сердца, она — в душу, ее из души гонишь, она проникает в мозг
свербит и ноет плачем глупой идеалистки. Давишь ее огромным списком аргументов,
а она на все выдает один контраргумент, перечеркивая разом реестр объективных
фактов субъективным, обиженно-возмущенным — плевать!
Шаг за шагом из угла в угол палаты бродит печаль и считывает тени прожитых лет,
разъедает, растворяет тело Алисы, сжигает душу и стирает озорной блеск в глазах.
Осунувшееся лицо, тяжелый взгляд, угрюмая замкнутость сжатых губ, скудость фраз
и лениво-заторможенные движения — такой Сталеску предстала перед врачебной
комиссией. Получила документы о демобилизации в связи с тяжелым психическим
заболеванием, предписные листы, подъемные и корочки инвалида — лейтенанта запаса.
Ее отвели в раздевалку и кинули пакет с вещами.
Сталеску долго рассматривала сложенную амуницию: брюки, рубашку, армейские
ботинки, личный жетон на цепочке. Медленно оделась, сунула в нагрудный карман
документы, сложила свое нехитрое имущество в вещмешок, попросила сигаретку у
дежурного и вышла на крыльцо.
Зима белыми пятнами снега расписалась на территории военного городка. Серые
стены — ограда периметра, седые вершины гор в окружности, куда ни кинь взгляд. И
солнце, словно в насмешку мрачному настроению, слепящее, яркое.
— Куртку забыла, — вырос за спиной девушки лейтенант, протянул с каменной
физиономией. Лесс взяла.
— Я буду сопровождать тебя на аэродром, на чартер до дома.
Девушка опять кивнула, не поворачиваясь к мужчине.
— Пойдем? Машина ждет.
Лесс кинула куртку на ступени, тяжело опустилась на нее и, неумело закурив,
бросила:
— Покурю и поедем.
Лейтенант не стал перечить. Молча застыл за спиной демобилизованной, зорко
оглядывая окрестности.
Почти весь клан собрался на крыше высотного здания, с которого прекрасно
просматривалась местность. Высокий забор, низкие строения госпитальных корпусов,
КП, ворота, лента дороги, ведущая прочь из низины меж скалами. Пропустить Лесс
невозможно. Бэф стоял на карнизе и пристально смотрел вниз. Ждал. Вглядывался в
человечков, снующих внизу: где ты, милая?
Варны переглянулись: третий час вожак не двигается с места и хоть бы бровью на
них повел, обратил внимание, что не один, что его собратья рядом и переживают за
него и за Лесс. И пусть она стала человеком, но если Бэф нравится, если ему
хочется, то они не против принять Лесс обратно, в любом качестве. Как была она
сестрой, так и осталась. А кто она по определению психики да физики — им без
разницы. Пусть люди подобной ерундой занимаются.
Гаргу пожал плечами, встретив взгляд Таузина: я, собственно, и не отсвечиваю и,
вообще, молчу. А мог бы сказать!
Урва достал из кармана пакет с семечками и начал их грызть, отправляя на волю
семена.
— Не так, — буркнул Смайх, взяв пару семечек. Продемонстрировал всем Варн, как
надо, раздавив в пальцах и съев семена.
— Не-а, — качнул головой Гаргу. — Вот как надо.
Пососал и выплюнул, не раскусив.
— И что? — не поняла Тесс.
— Масло в них, — продемонстрировал Коуст. Выдавил из семечки пальцем капельку
и слизнул ее.
— Олухи, — пробасил Майгр, взял пригоршню и сунул в рот. Прожевал вместе с
шелухой и проглотил. Май заинтересовавшись подлетела к нему, положила ладонь на
живот брата, прислушиваясь. И с любопытством заглянула в лицо:
— Ну-ка, открой ротик.
Майгр открыл, выказав заодно и зубы с черными пятнами шелухи на эмали. Май
скривилась:
— Бе!
— Ха! — бросил Мааон. Выставил семечку, раскусил зубами и выплюнул шелуху.
Урва потеряв интерес к еде, подлетел к вожаку, настороженно косясь на его хмурую
физиономию, присел на корточки на верхушке антенного блина.
— Красивая штука, — кивнул на сверкающую поверхность радарной установки.
