Вера Огнева - Возвращение к себе
Гигант орал песню и размахивал руками, рискуя свалиться с лошади.
Удар по голове высек из глаз Роберта искры, за их потоком скрылась, разворачивающаяся во дворе занятная картина.
Оглушенного Роберта под мышки протащили по залу. Носки сапог цепляли гнилой тростник, оставляя за собой две глубокие борозды. Ступеньки, холодный камень, на который его бросили, лязг засова…
Когда в голове прояснилось, и перестали наплывать радужные круги, Роберт перевернулся на спину, потом сел, помогая себе рукам. Опять в путах, опять под замком. Но об этом подумалось мимоходом. Главное - 'пьяная' компания странствующих искателей приключений. Спектакль устроенный Хагеном, кого угодно мог ввести в заблуждение, только не Роберта. Даже если Лупо его тут тихо зарежет, Анна не останется без поддержки.
Руки начали затекать, спину и плечи ломило, слева в боку ухала тупая боль.
Думать о смерти не хотелось. Но он заставил себя. Может статься, уже не случится другой возможности спокойно (да уж! куда как спокойно) подумать о завершении земных дел.
Сестра устроена, до нее никогда не дотянутся руки короля. Дела с итальянским торговым домом в полном порядке. Ида и друзья записаны наследниками.
А все остальное: месть, власть, честь… Как много шума, сказал когда-то хитрый и жестокий Алексей Комнин. Шум - пустой звук - улетел и нет его.
Что еще осталось? Так и не решенная проблема, не додуманная до конца, до беспощадного или смиренного результата мысль, оставленная напоследок, на самый конечный вдох. Бог - седобородый старец, вознесенный над сонмом святых, - и все они вместе над толпой людей, или растворенная в каждом частичка? И ты волен затоптать ее… 'и взошли плевелы, и зерно зачахло'… или волен взлелеять.
Чтобы эта частичка стала властной основой самой души. Может быть, это и есть совесть.
Роберт не заметил, как задремал, или скорее провалился в свои мысли.
Заскрежетало. Нетвердые руки отпирали засов, по двери бухало и елозило.
Спросонья помстилось: сейчас в подвал втолкнут связанного Хагена или, избитого, окровавленного Лерна.
Но это всего-навсего пришли за ним. Как всегда четверо. Одного запомнил по имени:
Больт. Невысокий, разлапистый, с влажной, отвислой губой посреди неопрятной щетины.
- Вставай!
Пинок. Роберт кое-как поднялся, но получил подсечку.
- Чо, упал, благородный? Вставай!
Пинок по ребрам. Болью перепоясало как кнутом. В следующий миг Роберт вскочил, распрямился. Удар кованого сапога пришелся мокрогубому Больту между ног. Человек согнулся, удушливо всхлипнув. Руки ковшиком прикрыли ушибленное место.
Замелькали кулаки.
Кто знает, возможно, его и забили бы прямо тут, но сверху нетерпеливо позвали.
Бывшего графа Парижского подхватили под руки и поволокли по ступеням к пря-моугольнику света.
Левый глаз начал заплывать, слезился. Пришлось покрутить головой дабы в подробностях рассмотреть творящееся в зале: за верхним столом, в одной тунике, сидела увешанная золотом дама Герберга; с одной стороны от нее покачивался капюшон монаха, с другой скалил все свои великолепные зубы Лупо Буальди. Смуглое лицо побагровело от вина и жара. Роберт заметил Гинкера. Рана на животе не мешала тому, есть и пить. Увидев Роберта, он начал подниматься, зажав в руке тесак, который использовал вместо столового ножа, но выпитое потянуло обратно.
Гинкер грузно рухнул на лавку, только заругавшись.
На дальнем конце, где раньше сидели Роберт и Гарет, теперь пребывал Марк. Лицо хмурое, настороженное. На столе перед ним возвышалась горка костей. Он пинком отогнал собаку, которая встала на задние лапы в поисках поживы.
У лестницы пьяный Хаген наклонялся к, сидящему на ступенях жонглеру. Мешала икота. Хаген выпрямлялся, грозно смотрел по сторонам в поисках возможного насмешника, не находил и опять наклонялся.
Анну за стол не пустили. Она сидела у стены в креслице, низко опустив голову.
Лупо распоряжался: тащите его поближе, нет, привяжите там, нет, лучше сюда. В нем чувствовалось злое, нетерпеливое возбуждение.
- Слушайте меня все. - Буальди встал. - Преподобный, к тебе это тоже относится.
Гирта, оставь рясу брата Петра в покое, под ней то же самое, что и у остальных мужиков - ничего для тебя нового.
- Да как ты смеешь! - пьяно взвизгнула дама Герберга.
- Внимание! Сейчас я расскажу вам забавную историю.
В зале несколько притихли. Роберта крепко держали.
- Угадайте, кто перед вами?
- Странствующий рыцарь,
- Благородный бродяга.
- Годфрид Иерусалимский, - пьяная солдатня еще некоторое время упражнялась в остроумии.
- Нет-нет! Друзья мои, это не просто благородный одинокий путник, победитель драконов и освободитель невинных дев, - ухмылка в сторону скорчившейся Анны. - Это - ни много, ни мало - граф Роберт Парижский, родственник самого короля и герой Похода.
Невероятно, но в зале воцарилось молчание. Только собаки в углу, подвывая, выясняли отношения.
- О, прошу, не пугайтесь. Сиятельный нобиль не побежит к своему сюзерену с жалобой, и ваши головы не полетят с плеч, за столь непочтительно обращение с героем.
- Но ведь Роберт… в Святой земле…
- Успокойтесь! Даже в Иерусалиме не все знают, что он много лет находился в услужении у сарацин. Он сражался за них на арене. Представляете, против него выпускали безоружных христиан, а он убивал их на потеху своим хозяевам. Его друзья, узнав о таком, отказались выкупать отступника из неволи. Тогда это пришлось сделать королю. Слушайте же! Явившись к сюзерену, этот наглый прислужник неверных, об-винил короля. Тот, оказывается, действовал недостаточно быстро. Терпение нашего добрейшего монарха лопнуло: король прогнал его, лишив замков, фьера и графского достоинства. И что вы думаете? Бывший граф постарался забраться в такую глушь, куда молва о его предательстве еще не дошла. Он воспользовался письмом хозяина замка, чтобы втереться в доверие к вдове и всем тут завладеть. Но справедливость восторжествовала. Злодей у вас в руках. Вы можете делать с ним все, что захотите.
Пауза, заполненная сопением и шорохом, набухала как мутная, готовая вот-вот сорваться капля. За ней последовал взрыв:
- Четвертовать!
- Отрезать яйца!
- Содрать кожу!
- Зажарить живьем!
Лупо был умен. Подсунь лесному бродяге, скотине, насильнику, того, кто якобы еще хуже, кто 'виновен', и - все! Что вина выдумана от начала до конца, не важно.
Кто станет разбираться? Разбираться не будут. Будут рвать на куски, утоляя жажду крови того, кто совсем недавно слыл кумиром, почти идолом, чтобы разрушить, сравнять и уравнять с собой!
