Константин Соловьев - Геносказка
Чудо — это неучтенная переменная, делающая бессмысленным строгое и веками незыблемое уравнение. То, что не должно произойти, но что происходит и самим этим фактом обрушивает тоскливую, рассчитанную до сотого знака после запятой данность. И чем печальнее данность вокруг, чем очевиднее цифры, говорящие о ней, тем больше хочется чуда. Какого-нибудь. Пусть даже мелочного, пустякового чуда. Не обязательно в деталях его рассматривать, да настоящее чудо никогда и не позволит себя рассмотреть и обмерить, пусть только мелькнет, мазнув по сетчатке глаза, его призрачный хвост…
Но геноведьмы не верят в чудеса.
— Это не чудо, — пояснила Гретель терпеливо, как ребенку. — Это событие, вероятность которого исчезающе мала. Разные понятия.
— Ключик подошел к замку, к которому не мог подойти, — настаивала принцесса. — Разве не так?
— Любая болезнь — это сложнейший механизм. Это не ключик, а скорее миллион ключиков, увязанных друг с другом неразрушимой цепочкой. И так случилось, что миллион ключиков встретился с миллионом замочков. И каждый из них подошел друг другу. Вероятность этого определяется сорока нулями после запятой. Но это случилось, и я сама была тому свидетелем.
— Свидетелем чуда, — вставил Гензель поспешно. Не так уж часто удавалось заставить младшую сестру признать очевидное. — Свидетелем того, что Человечество — вещь высшая и непостижимая, а геномагия — лишь тщетные попытки людей разобраться в его устройстве.
— Мой брат — религиозный фанатик, не обращайте внимания, — вздохнула Гретель. — Помешан на Человечестве. Он видит чудо там, где я — лишь невыявленную закономерность. Но сейчас не время спорить об этом. Просто случилось то, чего никто не ожидал и чего, как считается, не могло случиться. Не успел принц… закончить свои юношеские развлечения, как спящая мертвым сном принцесса, которая спала еще на памяти его бабки, вдруг закашлялась и открыла глаза.
— Сказка не так и плоха, — подумав, сказала принцесса Бланко. — Не так важно, что некоторые ее детали скрыты или непонятны, важно то, чем все закончилось. А раз они жили долго и счастливо, не вижу…
— Не жили, — сказала Гретель, не замечая вновь закашлявшегося Гензеля. — У принца оказалось слабое сердце. Скончался на месте от инфаркта миокарда. Вот вам обоим и мораль. То, что вам кажется чудом, сказкой, для другого может оказаться самым настоящим кошмаром…
— А гроб? — резко спросил Гензель, чтобы прервать сестру. При чем здесь гроб, ваше высочество?
— Простите?
— Вы сказали, что в крепости есть «функционирующий гроб».
— Ах гроб… — Принцесса смущенно улыбнулась, и выглядело это достаточно мило. — Да, есть один. Это стазис-камера. При дворе моего отца их называли «хрустальными гробами» — очень похожи, если вдуматься… Прозрачный саркофаг размером со шкаф — согласитесь, есть сходство.
— Дорогой аппарат, — заметила Гретель, окончательно теряя интерес к еде. — И сложный. В генерируемом поле прекращает всякую клеточную активность, причем на всех уровнях. Любой организм, помещенный в нее, мертвый или живой, будет в течение неисчислимого времени находиться в своем первозданном состоянии. Капсула вечности.
— Но я им не воспользовалась, — сказала принцесса. — Сперва был соблазн… Но я ему не поддалась. Решила, что жизнь, даже такая, в обществе цвергов, все равно интереснее бесконечного сна без сновидений. К тому же меня могли ведь и вовсе никогда не найти! А крепость через несколько тысяч лет просто разрушилась бы от естественных причин, похоронив меня прямо в гробу под своими обломками. Нет уж, лучше жить с цвергами…
Гензель с удовольствием отметил, что принцесса принимает все более живое участие в беседе, «размораживается». Шесть лет без человеческого общества — серьезное испытание для подростковой психики, особенно в подобном месте. Поначалу принцесса смотрела на них так же, как сам Гензель смотрел на цвергов. Она видела не людей, а вторгшихся в ее дом чудовищ под человеческой личиной. А уж кровавый спектакль, развернувшийся на ее глазах, и подавно перепугал до полусмерти.
Однако первая же совместная трапеза многое переменила.
Принцесса Бланко отвела их в столовую крепости, удручающе пустое помещение, полное металлической мебели, пыли и обрывков упаковки. Пожалуй, здесь могли бы одновременно есть две сотни человек. Гензель и Гретель ели и рассказывали. Правда, в обоих случаях основную роль играл сам Гензель, но и присутствие молчаливой Гретель благотворно действовало на принцессу. Спустя некоторое время та перестала вздрагивать, стоило кому-то из них резко пошевелиться, да и настороженности в глазах стало поменьше.
«Она как маленький затравленный зверек, — с грустью подумал Гензель, ковыряясь в консервной банке и украдкой поглядывая на принцессу. — Она нашла способ побороть свой страх, и ей кажется, что все закончено, весь мир позабыл про нее. Она не знает про три проклятых яблока, про три наших дьявольских контракта. И про наш с Гретель уговор. Мир не забыл про нее. Миру все еще нужна эта малышка, а вот зачем…»
— Так, значит, вы и в самом деле попали сюда случайно? — Воспользовавшись установившимся молчанием, принцесса со сноровкой опытного фехтовальщика перехватила инициативу. — Просто забрели в крепость?
Гензель понадеялся, что хруст мяса на зубах позволит лжи пролиться более непринужденно, замаскировав фальшивые интонации. Услышь принцесса правду — пожалуй, призовет своих ручных чудовищ… Может, рассказать ей треть правды? Трети правды вполне может хватить одной маленькой и одинокой принцессе. Главное, сокрыть от нее другие две трети. Но Гензель понимал, что и это не в его силах.
Уговор. Он продолжал действовать. И хотя они с Гретель за все время, что провели в крепости, не перебросились о нем и словом, проклятый уговор все еще висел над ними, отравляя вкус пищи.
Судилище — вот что это такое. А они с Гретель — два судьи, готовых вершить суд над девчонкой. Даже не подозревающей, кого пустила в свое убежище.
— Да, ваше высочество, — пробормотал Гензель, испытывая к самому себе презрение. — Мы с сестрой шли через горы, направляясь в Лаленбург, но нас застигла метель. Сбились с пути, неделю плутали, чудом остались живы. Если бы не счастливое стечение обстоятельств…
По счастью, принцесса в детстве, должно быть, не уделяла должного внимания не только символизму, но и урокам географии. Иначе наверняка бы поинтересовалась, какими ветрами их занесло в горы, что стоят далеко на северо-востоке от Лаленбурга, вдалеке от всех мыслимых трактов и путей.
— Я оказалась здесь так же, — кивнула она. — Брела через горы наугад, не зная направления. Ужасно замерзла. Честно говоря, не думала, что выживу. В какой-то момент попросту упала в снег… Истощение, должно быть. А очнулась оттого, что меня кто-то тащит вперед. Сперва я решила, что это человек, но потом…