Александр Меньшов - Железом и кровью
— Когда ты об этом всём узнал? — глухим замогильным голосом спросил Жуга, намекая на ситуацию с магом.
Он прижал к подбородку кулак и покосился на испуганного Чарушу.
— Это… это… это разгильдяйство! — гаркнул тот. — Да как же так? Почему ты сразу не сообщил?
— Каким образом? — удивлённо спросил я.
— Не знаю! — ответил Исаев. — Как-нибудь!
Он как-то обречённо уставился в пол, шепча под нос:
— Упустили… упустили…
Но тут же снова заходил желваками:
— Какого же… надо было немедленно мне сообщить! Немедленно!
Я чуть опрометчиво не спросил, а что бы он сделал в таком случае.
— Немедленно! — повторил Жуга.
— Это провал, — подал голос Чаруша. — Полный провал.
— Заткнись! — рявкнул Исаев, вставая. — Вы тоже хороши! Под носом орудуют разбойники… А эльфы! Не ожидал от союзничков такой… такой… А ты! — тут он снова вернулся к моей персоне. — Ты снова убил… дал возможность убить единственного свидетеля. Он бы мог нам рассказать…
— Это вряд ли. Северские не такой народец, чтобы попусту болтать.
— Тебя не спросили! — гаркнул Жуга.
Мне казалось, что он сейчас лопнет.
И за что мне это всё? Имел я это всё в виду! Пошлю на хрен и… и уеду…
— Я такой, что сделаешь, — собравшись духом, примирительно начал я.
— Да ты… вы все понимаете, что будет, если мятежникам удастся открыть портал на имперский Игш? Понимаете, или нет?
Все молчали.
— Просрали! Всё просрали!
Исаев стукнул кулаком по столу, отчего с потолка посыпалась мелкая пыль. Несколько минут он молчал, уставившись в пол совершенно сумасшедшим взглядом.
Тут у Исаева пошла носом кровь. Он схватил со стола какую-то тряпицу и, скомкав её, приложил к ноздрям.
— Видно, тебя не Сарн создал. Ты несёшь лишь разрушения, — продолжал Жуга. — И ещё смерть.
— Да, я такой. Для любви не создан.
Жуга подошёл к окну и долго смотрел на улицу.
Я всё ещё стоял, переминаясь с ноги на ногу. Похвалы за нейтрализацию отряда Северского и освобождения Больших Валунов ждать не приходилось.
— Дальше. Что дальше? — подал голос Жуга.
Исаев сейчас казался каким-то растерянным, и даже напуганным.
— Значит так, — подал он голос чуть погодя, — ты, Бор, пока свободен. Пока… Никуда из столицы не уезжать. Может, нам понадобишься… скорее всего…
Тут Жуга повернулся и смерил мою персону недобрым взглядом.
Я отчего-то рефлекторно коснулся шеи и тут же отдёрнул руку. На секунду-вторую перед глазами мелькнули острые жала Мизгиря, с которых свисала ядовитая слюна.
— Ты заснул? — сердито бросил Жуга.
— Нет. Могу идти? — сухо спросил я.
— Иди! Я тебя вызову.
Кивнув на прощание головой, я вышел вон и через минуту был в Торговом Ряду. Хотелось поскорее попасть домой.
Тут я вдруг поймал себя на мысли, что отчего-то назвал трактир Заи своим домом.
2
…Скакать целый день верхом было утомительно. Мишель с эльфийской приторной любезностью предоставила мне своего единорога. Тот на удивление, оказался смирным и я быстро к нему приноровился.
Андрэ снова отметил факт какой-то странной привязанности животного ко мне. А я лишь отмахнулся и, молча, влез на единорога.
Эльфы решили отправиться в Новоград, и меня это несколько удивило. Ощущение такое, что им совсем не хотелось искать своего соплеменника. Словно они тут по принуждению.
Я ничего им не сказал, подумав, что, в принципе, мне так легче будет. Скорым ходом двинулся к Западной верфи, понимая, что всё равно опоздал на несколько дней.
К вечеру я достиг западной оконечности Зуреньского хребта. С трудом слез на землю и принялся разминать ноги. Сильно начала болеть спина. Ещё ломило плечи. От усталости глаза начинали сами собой закрываться.
Я примостился у отвесного холма и, укутавшись в плащ, заснул мертвецким сном. Мне ничего не снилось. Я словно отключился, и едва забрезжило, как снова был на ногах.
Единорога нигде не было. Свистнув несколько раз, я так его и не дождался.
Заглянув в сумку, нашёл последние съестные запасы. Не то, чтобы я переживал из-за этого, но вдруг стало как-то тоскливо.
Веду какую-то странную кочевую жизнь одичалого дикаря. Ни дома, ни семьи.
Перед глазами встал образ Заи. И почему-то именно улыбающееся лицо с глубокими ямками на щеках.
От этих мыслей, я даже слегка возбудился. Тряхнув головой, словно сбрасывая с себя назойливую мошкару, я попытался сосредоточиться на деле.
Поскольку единорог куда-то сбежал, то остальной путь прходилось топать своими ножками.
Наскоро перекусив и запив всё водой из фляги, я засобирался в путь и уже через пару часов вышел на широкий Западный тракт, а оттуда направился через Волосяное ущелье в сторону верфи.
Правый склон этого ущелья был отвесным и практически резко уходил вверх. Левый — более пологим и земляным, густо поросшим непроходимым кустарником. За ним лежало Гадючье плато.
К вечеру я вышел к распутью. Дорога здесь разделялась надвое: одна часть вела к Орешку, а другая мимо серых гранитных громадин двух отвесных скал, прозываемых Братьями, уходила на гибберлингскую верфь.
Я огляделся, словно чего-то или кого-то ожидая. Но кругом было тихо. Даже ветерок отдыхал.
Надо мной раскинулся покрытый сусальным золотом вечерний небосклон. Бескрайняя полусухая степь ровным ковром уходила на северо-восток.
Во всём этом кажущимся сейчас невероятно огромным мире, я ощутил себя какой-то мелкой букашкой, муравьём, ползущим по каким-то своим мелким делишкам. Да и все вокруг мне казались такими же муравьями.
Как мелочно мы живём! Грызёмся друг с другом. А вокруг такой бесконечный мир. Прекрасный, тёплый… как руки матери…
Я закрыл глаза и втянул носом воздух. Запахи принесли с собой какие-то детские воспоминания. Нечёткие, расплывчатые… Я был уверен, что это мои воспоминания. В них было такое же высокое небо, золотой диск вечернего солнца, теплый ветерок… И ещё светлая фигура какой-то женщины… матери… Это точно было она.
Я попытался напрячься и вспомнить хоть какую-то деталь, которая могла бы прорвать пелену, окутавшую память.
Не знаю почему, но это сейчас казалось очень важным.
Мои ноги сами мерили расстояние до Братьев. Идти стало легко.
Воздух на вечер потеплел. Даже не верилось, что сейчас глубокая осень.
В следующее мгновение что-то темное выскочило справа из-за невысокого холма. Помню, как я чуть вздрогнул от неожиданности и повернул, было, голову, чтобы разглядеть это «нечто». А потом разум окунулся во тьму…
