Андрей Егоров - Вечный мент или Светоч справедливости
– За смену?! – возмутился Кухериал. – Здесь не санаторий. Работают до тех пор, пока не упадут от усталости. Или не умрут. И их тут же сменяют другие. Желающих полно.
Сразу за рекой начинался глубокий песчаный карьер. На многокилометровом склоне, изрытом ходами, кипела работа.
– Толкут песок, – поведал Кухериал. – Добывают золотишко дедовским методом. Хотя Мамон просил Сатану дать ему возможность выстроить завод, но разрешения не получил. У него и так влияние слишком большое. Хотя, в остальном, Люцифер полностью на стороне прогресса. Только если это не касается адских пределов. Сейчас, к примеру, мы активно продвигаем идею Мамона введения микрочипов с именными номерами. Их будут со временем каждому человечку в онтологической иллюзии вживлять под кожу. Слышал о таком?
– Нет, – ответил я, наблюдая за муравьиной возней внизу. – Впечатляет размах! – констатировал я.
– Еще бы. Сюда же так и рвутся попасть. Мамон ввел здесь даже систему поощрений. Если грешник найдет крупный самородок, он получает день, когда может работать только на себя. И если ему посчастливиться, в этот самый день он может разбогатеть. Вот почему большинство грешников этого круга так стремятся попасть на рудники. Только это почти невозможно. Конкуренция слишком большая. Они даже платят империалы нашему брату, чтобы поспособствовали. Но большинство взяток ни к чему не приводят. Так что те, кого ты сейчас наблюдаешь внизу – настоящие счастливчики. Да они и сами об этом знают. Посмотри на их сосредоточенные, но радостные лица.
Я внимательнее пригляделся к трудягам, но особой радости в лицах не заметил.
Золотые рудники остались позади, а мы полетели над широким водоемом.
– Ты же говорил, в аду всего три реки, – я указал вниз. Там в желтой густой воде плыли вырванные с корнем водоросли, листья, дохлые рыбины и человеческие тела. Множество разбухших от влаги человеческих тел. Поток нес их, как бревна в сезон лесосплава, сталкивал, вращал. И в этом вращении наблюдателю чудилась жизнь. Словно мертвецы танцуют последний танец.
– А это и не река вовсе.
– А что же?
– Просто поток. Смыл грешников. Унес. А потом здесь опять будет сухое русло. В аду такое случается повсеместно. Идешь ты, скажем, по горячей лаве. А через пару часов на этом же месте – ледяное озеро. Царство хаоса. Так-то, Васисуалий. Самое неприятние, что и дворец герцога Мамона путешествует по Пределу алчности. Герцогу так удобнее. А вот нам придется помучиться, пока мы его найдем. А спина у меня не железная.
– А что там, впереди? – поинтересовался я. На горизонте появились высокие здания.
– Сейчас посмотрим, – ответил Кухериал.
Вскоре мы уже летели над городом. Выглядел он, как трущобы Бронкса. Расцвеченные граффити серые стены. Следы от пуль на них. И спешащие во всех направлениях человеческие отбросы. Удивляло обилие вооруженных грешников. Один, задрав лицо, посмотрел в небо и погрозил нам пистолетом.
– Что это такое? – спросил я, удивленный столь необычной для ада земной картинкой.
– Город, – ответил Кухериал. – Примыкает к фондовой бирже. Здесь живут те, кто может заплатить за спокойное посмертное бытие. Мы все так и называем это место – Город. Город поделен уличными бандами. Они все время ведут войну за сферы влияния. Многие осуждают герцога Мамона за эту инициативу. Но он считает, что имеет право развивать инфраструктуру Предела алчности по собственному усмотрению. Тут я на стороне герцога, пожалуй.
Мне показалось, последние слова были произнесены из осторожности.
– Кухериал! – заорал я. – В сторону, в сторону, говорю. – Снизу в нас целились из гранатомета.
По счастью, бес прислушался, вильнул, и снаряд со свистом пронесся мимо.
– Придется прибавить, – с неудовольствием проговорил бес, и в ушах тотчас послышался свист, возвещающий о том, что скорость нашего перемещения существенно возросла. Внизу замелькали крыши домов. Лачуги городских окраин. И мы снова вылетели в пустынную местность.
– И чего мы летаем, чего ищем?! Он же, скорее всего, ничего не даст, – ворчал Кухериал. – Видел бы ты эту хитрую рожу.
– Главное, чтобы по мордасам не били, как в Пределе гнева, – пробормотал я.
– А не надо было с такими громилами связываться. Я, между прочим, предупреждал.
– Не могу сдержаться, когда со мной так… По-хамски.
– Тоже борец за справедливость, стало быть, – бес скосил на меня хитрый желтый глаз. – Давай-ка лучше расскажу тебе притчу, которой грешников в Пределе алчности потчуют.
– Валяй, – согласился я. – Глядишь, долетим быстрее.
– Одному нищему пьянчужке, у которого за всю жизнь и полушки ржавой не было, привиделось как-то во сне, будто он находится в просторной зале, а она вся уставлена крестами разной величины. И все кресты, будто бы, покрыты красивыми покрывалами. Не успел осмотреться, тут глас с небес: «Жаловался ты на свою бедность, человечек, так я тебя услышал. Выбирай себе любой другой крест». Малый, само собой, обрадовался, забегал. Один на плечи взвалил. Тяжело. Другой, вроде бы, и полегче, но углы больно острые – так в плечи и впиваются. Все перепробовал. Наконец, нашел один в самом углу. Тот ему изначально под покрывалом самым огромным показался. А как поднял, так и закричал радостно: «Вот, этот беру на себя, он хоть и большой с виду, но легче других!» Покрывало сдернул, а на нем написано: «Бедность!» Малый, конечно же, сразу прозрел, понял, что обманул его боженька. Оставил при своем кресте. Как он был приговорен влачить жалкое существование в лачуге, да в лохмотьях, так ему и век доживать. Пробудился от сна. А перед ним ангел небесный. Разверз уста сахарные и говорит: «Ну что, понял ты, несчастный, что посланный тебе богом крест – самый легкий и удобный для несения? Что крест сей усмиряет гордость, удаляет праздность, роскошь, которая, при богатстве, часто ведет к пьянству, невоздержанию в пище и питии, отчего рождаются болезни разные?» Сказал и исчез. В тот же вечер пьянчужка наш направился в царский кабак и пил до явления зеленых чертей. Черти с ним быстро после этаких снов сговорились. А как продал он душу Самому, так и зажил припеваючи, во дворце, выезды делал на золоченой карете.
Кухериал замолчал.
– Это что, все? – удивился я.
– Ну, да.
– А где мораль?
– Мораль в том, что нечего на себе крест тащить, и жалкое существование влачить, если можно жить на полную катушку…
– Бедность отвратительна, – пробормотал я, вспомнив, как после армии оказался без копейки денег. Брать в долг у родителей не хотелось, а перспективы впереди маячили самые туманные. Мир представлялся оплотом равнодушия, замком тысячи закрытых дверей – чтобы войти надо стучаться, а так не хотелось смотреть в сытые лица хозяев жизни.
