Юлиана Суренова - Книга 3_Город богов
"Мати родилась в пустыне, – пришла ему в голову мысль, которая могла все объяснить. – Она не слышит зов камня, потому что чужая ему не только по жизни, но и от рождения".
Он перевел взгляд на дочку, спеша убедиться в верности своего предположения.
Глаза девочки были настороженно сощурены, губы плотно сжаты, лоб нахмурен. Она сосредоточенно смотрела на магический камень, думая о чем-то, известном только ей, не спеша делиться сокровенным даже с отцом.
Это была ее тайна, последняя из оставшихся, о которой не знал никто, кроме Шамаша. Рука поднялась к груди, нашарила камешек-талисман, прижалась к нему…
От него веяло теплом и покоем, казалось, что он бьется в такт с ее сердцем, то ровно – когда она поворачивалась к стенам, откидывала голову назад, чтобы взглянуть на купол небес, то убыстренно – взволнованно – стоило ей пусть даже неосмысленно скользнуть взглядом по священному камню.
После того случая с чужим караваном Мати стала во многом полагаться на мнение камня. Когда он говорил: остановись, она замирала, сколько бы всего любопытного ни ждало ее там, за поворотом. Когда ее тело замораживал ужас, а талисман убеждал: "не бойся", она верила ему, а не своему страху… Как-то девочка рассказала об этом Шамашу. Тот пожал плечами, взглянул задумчиво, однако без тени укора или несогласия. "Камень – хороший советчик и верный друг, – проговорил он. – Слушайся его. Он может многому тебя научить. Только помни – ты его хозяйка, а не он господин твоей воли…" Он всегда говорил с ней, как со взрослой. Мати это нравилось. Даже когда она никак не могла понять, что он имел в виду. Она научилась всякий раз превращать это в своего рода игру – череду вопросов и ответов, с помощью которых она находила разгадку – конфетку в мешке с подарками…
Мати улыбнулась своим мыслям. Но тут… Девочка вздрогнула, почувствовав, как забился, затрепетал камень у нее на груди. Она огляделась вокруг, ища причину, возможно – знак приближения опасности.
Но единственное, что она увидела, был какой-то горожанин, подходивший в священному камню.
Мати открыла рот, собираясь сказать… И так и застыла, не спуская взгляда с мужчины, с трепетом ожидая, что будет дальше. Ею овладело странное оцепенение, словно боги лишили ее возможности двигаться, говорить, даже думать, чтобы она не смогла вмешаться в судьбу, изменяя то, что уже было записано в книгу госпожи Гештинанны.
Горожане замерли на своих местах. Никто не оспаривал права того человека первым испытать свою судьбу. И дело здесь было не в признании его первенства, а отсутствии у других мужества сделать первыми решающий шаг. С нетерпением и тревогой, с надеждой и, в то же время, с робкой мыслью – "Может, все-таки новым Хранителем станет не он, а я…", они ждали, что будет дальше.
– Нет! – вдруг вскрикнула Лика, сжав вмиг ставшими холоднее льда пальцами руку караванщицы. – Не делай этого!
Мужчина остановился, повернул к ней лицо, удивленный странным поведением девушки и одновременно разгневанный тем, что кому-то вздумалось остановить его в шаге от цели.
– На камне лежит кровь! Он не примет силу жизни! Он жаждет лишь новых жертв!
– Это богиня смерти тебе сказала? – резко бросил ей горожанин.
– Я… – она растерялась, расслышав в голосе не только недовольство, но и недоверие, словно мужчина полагал, будто та, на ком лежит покровительство госпожи Кигаль, выполняя волю своей хозяйки, специально мешает жителям города избрать судьбу, которая вела бы их прочь от мрачного алтаря повелительницы подземных земель.
В глазах Лики зажглись слезы.
– Ну что ты? Успокойся, дорогая, – зашептал ей на ухо добрый, заботливый голос караванщицы, мягкие теплые пальцы коснулись плеча.
– Почему они так? Я ведь не виновата, что госпожа Кигаль выбрала меня!
– Конечно, милая. Такова была воля богини и не дело смертному идти Ей наперекор!
– Я просто хочу помочь! – она вновь повернулась к женщине. Если бы Лина не знала, что ее спутница слепа, она бы подумала, что девушка не просто смотрела ей в глаза, но заглядывала в самую душу. – Пожалуйста, уговорите его остановиться!
Сейчас нельзя касаться камня!
– Пап, – Мати потянула отца за руку. – Она права, – лицо девочки стало холодным, словно его обдуло дыханием метели. Глаза, глядевшие на камень, потемнели.
– Дочка, откуда нам с тобой знать это? Мы ведь караванщики.
– Я знаю, – упрямо настаивала на своем девочка. – Останови его!
Атен заглянул ей в глаза. В них была такая убежденности, что в душу караванщика закрались сомнения.
"Малышка столько времени проводит с богом солнца… Возможно, Он обучил ее чувствовать такие вещи…" – мелькнуло у него в голове.
– Послушайте, – повернувшись к горожанам, неуверенно проговорил он, – может вам действительно не стоит торопиться… Времени еще достаточно, и…
Шедший к камню даже не взглянул на чужака. Его глаза были прикованы к камню, чье мерцание передавалось им, наполняясь отсветами пламени, как ледяная корка, отражавшая свет далеких звезд. Рука потянулась… Или это камень подался вперед, навстречу человеку. Так или иначе, они соприкоснулись… И в тот же миг залу озарила яркая вспышка, заставившая всех зажмуриться. Неведомая, безжалостная сила, вырвавшись молнией из бесконечности, скрытой под черной поверхностью талисмана, вонзилась в тело горожанина, отбросила к стене, заставив собравшихся в зале в ужасе отпрянуть в стороны, с силой ударила о камни, разбросав вокруг кровавые брызги, затем, оставляя алый след, протащила назад, чтобы камень омылся кровью своей жертвы, принял ее последний вздох.
Прошло несколько мгновений тягостного, оцепеневшего от ужаса увиденного молчания.
В тишине не было слышно даже дыхания, словно люди были не в силах заставить себя вдохнуть наполнившийся смертью воздух.
Затем, ощутив страх куда раньше понимания, толпа низко зашипела, загудела, словно осиный рой.
– Уходим отсюда! Скорее, прочь! – никто больше и думать не мог о том, чтобы приблизиться к камню, коснуться его. После того, что совершилось у них на глазах, это казалось немыслимым.
Но, как они ни старались, как ни спешили, им не удалось сдвинуться с места. Ноги приросли к полу, тело отказалось повиноваться, а камень, не спуская с пришедших к нему бесконечного множества своих пристальных сверлящих насквозь глаз, взял полную власть не только над душами, но и телами и теперь смеялся над теми, в ком видел лишь жертв.
– Пап, – вывел Атена из оцепенения голос дочери, – я знаю, что сама напросилась сюда. Но… – она огляделась, недовольно сморщилась, – давай уйдем. Мне здесь не нравится.
– Конечно, дорогая, – караванщик замотал головой, стараясь прогнать тот кошмар, который отступил, но не исчез совсем… – Сейчас… – наконец, ему удалось отвести взгляд от талисмана, отлепить ступню от пола…
