Дэвид Геммел - Мечи Дня и Ночи
Пришел Друсс. Поговорив с Легендарными, он снял кольчугу и вошел в пруд, чтобы смыть с себя кровь.
Друсс.
Ставут больше не думал о нем, как о Хараде, да и как бы он мог? То, что он видел сегодня, вселило в него трепет. Этот воин стоял, как скала в бушующем море, неподвижный среди неудержимой стихии. Друсс вышел на берег, обсох, снова оделся и натянул на себя кольчугу. Вода размыла подсохшие было раны, и из них опять потекла кровь.
— Давай зашью, — предложил ему Ставут.
— Только вот эту, над глазом. Чертовски бесит, когда в бою приходится смаргивать кровь.
— Что случилось с Харадом? — спросил Ставут.
— Ты, паренек, не бойся. В конце этого дня он вернется. Я ведь не вор.
— У меня и в мыслях не было называть тебя вором, — улыбнулся Ставут.
— В этой молотилке, да еще с трещиной в черепе, он бы не выжил.
— Ты все еще думаешь, что мы победим? — спросил Ставут, не удержавшись от смеха.
— Победа — это еще не все, Ставут. Хотя многие думают иначе. Иногда важнее выстоять в битве со злом, чем это самое зло побить. Когда я был молод и служил в Бессмертных у Горбена, взяли мы один город. Правил им злой человек. Мне рассказали там, как солдаты этого правителя схватили нескольких священников Истока и собрались сжечь их заживо. Один горожанин стал уговаривать их не делать этого. Говорил, что это злодейство, и стыдил их.
— И что же, спас он священников?
— Нет. И его самого тоже убили. Но знаешь что, паренек? Когда я вспоминаю этого человека, у меня становится светло на душе. И у тех горожан, которые это видели, на душе тоже стало светлее. Зло всегда лучше вооружено. Оно собирает огромные армии, которые жгут, грабят и убивают. Но хуже всего не это. Зло хочет внушить нам, что единственный способ его победить — это стать такими же, как оно. И это самое худшее и прилипчивое из всех зол. Тот человек мне напомнил об этом и помог мне жить, не отклоняясь от правил.
Ставут воткнул иглу в кожу над глазом Друсса и старательно зашил порез.
— Но ты ведь веришь, что сможешь победить зло с топором? Разве ты сам себе не противоречишь?
— Нет, паренек. Я стараюсь не впадать в этот грех. Кроме того, я сейчас стою на своей земле. Если они сунутся ко мне, я убью их. Сам я к ним не вторгался, не жег их города, не насиловал женщин. Я не пытаюсь поставить их на колени или обратить в свою веру. Думаю ли я, что мы победим сегодня? Мне сдается, мы уже победили. Я видел это в глазах гвардейцев. Умрем ли мы? Все может быть.
Ставут завязал узелок и обрезал нитку.
— Время подходит, — сказал Друсс, посмотрев на небо. — Надевай-ка свои латы.
— Нет, Друсс. Я останусь тут, с ранеными. Буду воевать без меча.
— Вот и ладно, паренек. — Друсс взял топор и пошел к дороге.
Алагир смотрел, как гвардейцы уносят последние тела своих воинов. Поле боя очищено, и если Друсс был прав, следующими в атаку пойдут джиамады. У дренаев осталось меньше ста бойцов, из которых многие ранены и все до единого измотаны. Впрочем, сотню джиамадов они все равно бы не побороли, даже и со свежими силами. На сердце у Алагира было тяжело. За последние дни он много узнал о роли вождя, об отваге и благородстве, которые так часто присущи воинам. Узнал он также, что отличает обычных бойцов от таких героев, как Друсс. Сегодня в бою один из врагов сбил Алагира с ног и приготовился нанести смертельный удар. Друсс бросил взгляд в его сторону, но на помощь ему не пришел. Алагира спас Гильден, убивший вражеского солдата. После битвы Алагир вновь проиграл в уме эту сцену. Если бы Друсс поспешил ему на выручку, то вынужден был бы повернуться к врагу спиной. Поэтому он, не раздумывая, принял решение остаться на месте. Смерть Алагира огорчила бы его — как надеялся Алагир, — но сдержать натиск врага было намного важнее. Сам Алагир, как, впрочем, и большинство других людей, не смог бы столь хладнокровно вынести такое решение. Друсс в бою — это убойная машина, наделенная громадной мощностью и решимостью. Он кажется несокрушимым, и это устрашает его противников. Хорошо, если на джиамадов Друсс окажет такое же действие.
Подумав об этом, Алагир посмотрел вниз. Джиамады строились в ряды — одни с огромными мечами, другие с дубинами.
— Стройся! — скомандовал он, обернувшись. Легендарные с луками бежали к дороге. Друсс подошел к Алагиру и тоже посмотрел на зверей.
— Удар надо нанести отсюда, а потом ряд за рядом отходить к пруду. Проход там узкий, и оборонять его легче.
Алагир, согласившись, отдал солдатам необходимый приказ. Сорок человек приготовили луки и стрелы. В двадцати шагах позади них стали еще пятнадцать стрелков. Еще три таких шеренги Алагир расставил через равные промежутки до самого входа на пруд. Там же остался и Друсс, Алагир же вышел к первой шеренге.
Джиамады были на середине подъема, когда дренаи дали по ним первый залп. Стрелы, поднявшись в воздух, обрушились на ряды наступающих. На таком расстоянии они сразили только двух джиамадов, и один из них сразу встал. Другие просто выдергивали вонзившиеся в них стрелы или вовсе не обращали на них внимания. Теперь звери поднимались в гору бегом. Новый залп повалил троих, эти уже не встали.
Теперь дренаям стал слышен их рев, грохочущий эхом в горах. Вблизи стрелы били прицельнее и сильнее. Алагир насчитал не меньше десятка убитых, но понимал, что этого мало.
Последний залп лучники дали всего в двадцати шагах.
— Назад! — скомандовал Алагир.
Стрелки повернулись и побежали, проскочив между лучниками следующей шеренги. Те дали свой залп и тоже пустились бежать.
Звери с невиданной скоростью устремились в атаку. Они догнали четвертую шеренгу и накинулись на людей. Одного бросили в пропасть, других растерзали или изрубили на части. Солдаты, успевшие добежать до входа на пруд, побросали луки и взялись за сабли. Первого из зверей встретил Друсс и раскроил ему череп, а затем, выдернув топор, тут же сокрушил ребра другому. Алагир своим золотым клинком пронзил сердце страшилища с длиннющим мечом. В предсмертных судорогах зверь рубанул им по бронзовому панцирю, отшвырнув Алагира к скале. Солдаты вокруг сражались отважно, но число убитых росло. Громадные, очень сильные звери одолевали людей. Один только Друсс стоял на месте как вкопанный. Двое джиамадов прорвались сквозь ряды защитников. Запах крови ударил им в голову, и они бросились к пруду, где лежали раненые. Несколько человек, способных еще держать луки, стали стрелять по ним.
Алагир силился встать. Кто-то рывком поднял его на ноги — Ставут. Без доспехов, но с саблей в руке. Разговаривать было некогда, и Алагир снова принялся колоть и рубить.
Он бился — и знал, что все бесполезно. Еще несколько мгновений, и звери сомнут их.
