Вероника Иванова - Право быть
— Тебе страшно?
— Ага. — Рыжий отставил бокал в сторону. — Только я боюсь не ректора с его молодцами.
— А чего же тогда?
Карие глаза затравленно затуманились.
— Снова увидеть... Её.
Смешно, но я боюсь того же. И причины наших страхов могут быть удивительно похожи друг на друга.
— Что замолчал? Мудрые советы закончились? — ехидно спросил Борг.
— Мудрые? Нет, их по-прежнему в достатке. Вот полезные как-то не нащупываются.
Великан усмехнулся, укладывая расслабленные руки на подлокотники:
— Знаешь, раньше с тобой было много проще.
— Что проще?
— А всё. Всё на свете. Ты всегда знал ответ, всегда готов был решить, что и как делать, за словом в карман не лез. Тебе легко было верить.
Ещё бы! Словами я сыпал напропалую, сплошь умными и красивыми. Но шли ли они оттуда, откуда должны были идти, или слетали со страниц памяти, хранящих заученные книжные мудрости?
— Лжи всегда легче верить, чем правде.
— Хочешь сказать, ты всё время врал?
— Тогда я считал иначе.
— А теперь?
— Теперь врать стало неинтересно, а правда... Она и так всем известна, и, если будешь повторять её изо дня в день, тебя сочтут сумасшедшим.
Борг криво улыбнулся:
— Грустно, когда юность заканчивается, да?
Конечно, грустно. И ты совершенно прав, великан, потому что сам некогда прошёл через ту же пустыню, что и я. Только потом ты на какое-то время забыл о полосе выжженной земли, окунувшись в очарование чужой юности. Да, пожалуй, именно в этом спасение от скуки возраста: находиться рядом с тем, кто молод. К примеру...
— Доброго вечера. Маркиза, вы посыла...
Услышав знакомый голос, Борг сделал попытку вжаться в кресло, но, к сожалению, габариты его собственного тела не совпадали с размерами творения неизвестного нам мебельщика, и спрятать рыжую шевелюру не удалось, а потому великану пришлось встать навстречу приглашённой гостье и поклониться:
— Доброго.
Мне можно было уходить из комнаты немедленно, потому что здесь и сейчас мир принадлежал лишь двоим, но я всё же задержался достаточно, чтобы услышать:
— Прости, что я ушёл, не попрощавшись.
Потому что уходил, как считал, на верную смерть, и прощание могло только омрачить и без того печальный поворот событий.
— Ты всегда сможешь уйти, если тебе понадобится.
Ни малейшего укора, разве что слабенькая нотка разочарования, мол, как ты мог подумать, что я захотела бы удерживать тебя силой?
— Куда бы я ни уходил, я всё равно буду идти к тебе.
Потому что нет иного пути и нет иного маяка, крохотной звёздочкой разрывающего любые туманы...
Я тихо притворил за собой дверь. Зачем мешать тем, кто и так вынужден сражаться за минуты покоя? К тому же смотреть на влюблённых, встретившихся после разлуки, едва не ставшей вечной... Нет, моих душевных сил на это пока не хватает.
Лучше отправиться на свежий воздух, тем более он и впрямь заметно посвежел вместе с наступлением вечера. Солнечные лучи ещё достаточно ярки, чтобы освещать садовые тропинки, но из кустов уже начинают выползать густые тени. Птицы стихли, откуда-то издалека доносится приглушённое кваканье, должно быть, с того самого пруда, куда привратник отправился за водой. Надеюсь, старик сообразит, что в ближайшие полчаса, а то и более, вода никому не понадобится, и не станет нарушать уединение моих знакомых. А вот моё уединение точно останется неприкосновенным, хотя больше всего на свете я сейчас хотел бы разделить его с кем-нибудь.
Нет, вру. Не с кем-нибудь, а с вполне определённой персоной. Хотелось бы точно так же выйти навстречу и сказать:
— Я всегда иду к тебе...
— А довольно просто позвать.
Вот в этом голосе укора присутствовало с избытком, и я обернулся, почему-то больше обижаясь, чем радуясь, но, встретившись взглядом с жемчужно-серыми озёрами, мигом растерял все чувства и ощущения. Кроме одного.
Я снова стал целым.
Целым, как будто до этой минуты меня составляли разновеликие осколки, вечно перемешивающиеся между собой и застывающие причудливым узором лишь на краткие промежутки времени, чтобы потом заново пуститься в пляс, а теперь всё остановилось, замерло вместе с затаившимся дыханием, но эта остановка означала что-то совсем отличное от окончания пути...
— Позвать?
— Моё имя ненавистно тебе?
Неправда! Его так приятно катать на языке: Шер-рит, Шер-рит... Словно ручеёк шуршит по камням под пологом леса.
— Я не смею его произнести.
— Почему?
А ведь она тоже обижена. Поджала губу, как капризная девчонка. Выглядит... Нет, это выглядело бы смешно или забавно в исполнении кого угодно, только не её. Шеррит не притворяется и не играет, она и в самом деле одновременно ребёнок, девушка на выданье, зрелая женщина и старейшина рода, иначе просто не может быть, ведь моя возлюбленная родилась в Доме Пронзающих Вихри Времени.
Шиповник в чёрных косах. Крепко спящие бутоны, малиновые шапки цветов и огненно-рыжие ягоды, чередующиеся друг с другом. Они не могут существовать одновременно, но я вдыхаю пьянящий аромат и невольно сглатываю слюну, глядя на спелые сладкие плоды. Их не может быть, но они здесь, рядом, стоит только протянуть руку, потому что все они живут в разных временах, вихрями огибающих и проходящих сквозь плоть самой прекрасной женщины мира. Моего мира.
Платье, швов на котором не разглядеть, на манер того, что носят жрицы далёких восточных храмов, просторное, перекликающееся красками с закатным солнцем, подпоясанное шёлковым шнуром, и кажется, лишь он один не даёт складкам ткани распахнуться, разойтись в стороны, обнажая... Но леди Драконьих Домов одеваются так только в кругу семьи!
— Ты поторопилась.
— Разве?
Мы оба понимаем, что имеем в виду, но не желаем объясняться? Что ж, придётся начинать первым, в конце концов, я намного старше и, как меня недавно пытались убедить, взрослее.
— Правила не соблюдены.
Она вздыхает так устало, как будто пешком пришла с другого края мира:
— Эти правила написаны не для тебя.
— Знаю. Но как ты сможешь обходиться без них?
Шеррит стискивает пальцами локти сложенных на груди рук.
— Я стараюсь.
Вижу. И твои старания бесценны. Но их мало, потому что они исходят лишь с одной стороны.
— Я хочу, чтобы правила были исполнены хотя бы для тебя.
— Но ты же знаешь, это...
Она не произносит слово «невозможно», потому что уже видела преддверие моего мира и едва осталась жива. Но она не произносит и слово «бесполезно».
— Ты позволишь мне ещё одну попытку?
— Разве я могу отказать?
Можешь, но искорки, скачущие в глубине твоих глаз, кричат: не хочешь.