Саймон Грин - Охотник за смертью. Война
– Вы входите в опасные воды, профессор, – небрежно бросил Валентин. – Я бы вам советовал сменить курс, пока еще не поздно.
– Или что? Или вы отрежете мне голову и засунете в стеклянный цилиндр?
– С вами может произойти гораздо худшее, профессор, – серьезно ответил Валентин. – В этом вы мне поверьте.
Голова в стеклянном цилиндре что-то про себя пробормотала и затихла. Профессор снова впал в хандру. Валентин улыбнулся и опять погрузился в металлический мозг машин. Сейчас он был боевым андроидом и шагал через вспаханное поле, и стальные ноги его погружались глубоко во взрытую землю под весом чудовищного тела. Он растянул свой разум и превратился в десяток металлических людей, потом в сотню, и все они топали в унисон через широкое поле. Одновременно поднимались и опускались стальные ноги, и сотня роботов в форме людей двигалась как один, ведомая одной волей и одной целью.
Они шли в город. Навстречу им вышли мятежники, вооруженные вилами, лопатами, косами и немногими единицами пулевого оружия. Клинки и пули отскочили от металлических людей, не причинив вреда, и роботы протянули руки и стали рвать людей на части, отрывая руки, ноги, головы, проламывая черепа и дробя кости. Металлические плоскости вскрывали животы и выпускали кишки, разрывая их стальными крючьями. Кое-какие неизбежные потери роботы все же несли, но пока хоть искра энергии: оставалась в их системах, они атаковали, маршировали, хромали, ползли вперед, не останавливаясь. Мужчины, женщины и дети погибали под металлическими руками с последним воплем, и Валентин был средоточием этого.
Он когда-то недоумевал, зачем было ИРам Шаба настаивать на этом последнем даре, но теперь понял. Так они показали ему, что значит быть живым металлом, быть заключенным в мощи стали и техники, быть куда больше, чем просто человеком, быть свободным от ограничений плоти. Алая улыбка Валентина разошлась от уха до уха, новое удовлетворение заиграло в его густо подведенных, горящих лихорадкой глазах. Он растянул себя на всю металлическую армию, разрастаясь все больше и больше, расцветая во всех системах одновременно, и подстегнутый наркотиками разум жил одновременно во всех боевых машинах на Виримонде и наслаждался каждой минутой этой жизни.
Человек, который был теперь великим лордом Драмом, вел свой орущие войска по пылающим улицам городка. Дома горели с двух сторон, изрыгая в утреннее небо густой черный дым. От жара пламени у Драма горела кожа на лице и руках, а в воздухе летали горячие угольки. Люди его растянулись, прочесывая все боковые тупики и переулки, разыскивая мятежников и предавая их мечу. И вдруг его люди стали падать – это открыли огонь снайперы с верхнего этажа стоящего впереди дома. Драм выкрикнул команду, и сразу десяток дезинтеграторов ударил по этому дому, снеся весь верхний этаж дождем щебня и красноватым облаком распыленных кирпичей. Приказав своим людям бросить в нижний этаж пару фугасных гранат – на всякий случай. Драм продолжал движение. Сам он шел впереди своих солдат с лучеметом в одной руке и с мечом в другой. С меча капала кровь. Повсюду слышались вопли, крики и взрывы, и Драм улыбался так широко, что щеки болели. Это была жизнь, для которой он был рожден, построен и избран, и он наслаждался каждой минутой этой жизни.
На самом деле ему вовсе не было нужды высаживаться на планету. Ему полагалось оставаться на орбите, надзирая за общим ходом дел и предоставив заниматься практическими вопросами генералу Беккету. Драм так было и настроился поступать, но не выдержал, как только начался настоящий бой. Все это он смотрел по монитору на мостике «Изящного», все время запрашивая еще и еще информацию, и кровь у него кипела восторгом боя. Поначалу он старался эффективно использовать своих людей, убивая только тех, кого надо было, и сводя разрушение городов к необходимому минимуму. Но все сразу кончилось, как только мятежное население бог весть откуда достало огнестрельное оружие и стало отбиваться. Когда Драм увидел, как гибнут его люди, этот вызов со стороны мятежников, в нем лавой закипела ярость: эти крестьяне смеют сопротивляться! Он их решил пожалеть, и вот награда! Видя, как погибают его люди, Драм почувствовал, что должен быть там, внизу, вместе с ними, и вести их к победе, собственноручно повергая тех, кто посмел бросить ему вызов. И, вопреки советам и предупреждениям Беккета, он отправился в Ад на первом же десантном модуле.
И был доволен. Не знающей усталости рукой он вздымал меч, и никто не мог против него устоять. Он был – Первый Меч, Душегуб, и он был всем, чем был его оригинал, и даже больше. Он был в голове своих войск, брал мятежные укрепления лучеметом и гранатами, ведя своих людей от победы к победе. Вокруг пылали дома, всюду лежали мертвые мятежники, уцелевшие бежали, сломя голову, и никогда он не чувствовал такой полноты жизни, как сейчас. Сердце стучало в груди молотом, дыхание хрипло вырывалось из груди, и чувствовал он, что может так сражаться вечность и еще один день, и не нужно ему ничего другого. Иногда до него вдруг доходило, что бьется он не против безличного врага, что у сраженных им людей есть лицо, своя жизнь, дети и родители, которые будут их оплакивать, но это его не волновало. Они бросили вызов ему, его императрице и существующему порядку вещей, и на это может быть только один ответ. Сдайся они, он бы их пощадил – в этом он был уверен. Им пришлось бы предстать перед судом, и многие все равно были бы казнены, но теперешняя бойня и разгром была на их совести, не на его. И он поднимался и спускался по мощеным улочкам, убивая людей ради всех справедливых резонов и, быть может, пары несправедливых, и было ему на это наплевать. Ему было хорошо.
По имплантированной связи время от времени звучал голос генерала Беккета, говоря, что он уже достаточно сделал и должен вернуться, а его люди закончат зачистку, но он не слушал. Он лучше знал, где он нужнее. А когда голос Беккета стал суровым и подверг критике действия и мотивы Драма, он просто засмеялся и пригласил Беккета спуститься и тоже омочить руки в крови. Беккет отказался, и Драм засмеялся снова. Когда этот городишко будет усмирен, за ним будут другие, а потом и большие города. Столько еще работы предстояло, и Драм предвкушал ее в нетерпении.
Иногда он задумывался, были бы у его оригинала те же чувства или нет? Ему хотелось думать, что да. Что он – больше, чем тень своего оригинала. Первый Драм жил в нем, направлял и формировал его наследством своих дневников и тем огнем, что в нем горел. В любом хоть сколько-нибудь существенном смысле он был великим лордом Драмом, прославленным Первым Мечом, Душегубом по судьбе своей.
