Стивен Эриксон - Полуночный Прилив
В те секунды, когда Рулад задергался под телом Майен, когда его рык стал тоненьким взвизгом, Удинаас успел различить, как ломается ее самоконтроль. Словно внутри разгорелась искорка, способная стать истинным желанием, возможно, даже наслаждением. Затем, когда он кончил, искра замигала и угасла.
В этом миг Удинаас поверил, что Майен стала Императрицей и Супругой Императора. В этот миг умерла вера ее духа — если «вера» правильное слово для тайной войны между предчувствием и надеждой. Имейся в его душе сострадание, он понял бы это и выразил сочувствие. Но сострадание — это доблесть, понимание, выходящее за рамки простого наблюдения; а всего этого Рулад лишен.
Услышав тихие всхлипы из другого угла комнаты, Удинаас осторожно повернул голову и увидел последнего, четвертого обитателя комнаты. Как и он сам, ставшего свидетелем насилия во всей его метафорической широте. Но этот свидетель попал в ловушку чувств.
К ней вела одна из вытоптанных в ковре тропинок.
Пернатая Ведьма прижалась к стене, закрыв лицо трясущимися руками.
Еще немного шума — и ее могут казнить. Рулад слишком близко познакомился с процессом умирания. Он не желал вспоминать, чего оно стоило ему и всем его близким. Хуже того, он лишился тормозов.
Удинаас собрался прокрасться к ней, чтобы сказать: «Потише». Однако взор его упал на тропки ковра, и раб понял — дистанция слишком велика.
Сидящая на Руладе Майен опустила голову.
— Еще, — сказал император.
Она выпрямилась и возобновила ерзанье; Удинаас видел, как отчаянно ищет она искру удовольствия. И находит.
Желаешь хорошего, смиряешься с самым плохим. Так ли все просто? Не втоптана ли эта запутанная, неточная карта в рассудки всех мужчин и женщин? Вопрос, не стоящий раздумий, решил Удинаас. Он и так слишком многое потерял.
— Заткни эту суку!
Раб подпрыгнул от резкого крика императора.
Рыдания стали еще громче, возможно, как ответ на пыхтение Майен. Удинаас рванулся через ковер, туда, где скорчилась в полумраке Пернатая Ведьма.
— Выведи ее! Убирайтесь оба!
Девушка не сопротивлялась, когда Удинаас поднял ее за руку. Он склонился к уху. — Послушай, Пернатая. Ты чего ожидала?
Ее голова дернулась, во взоре мелькнула ненависть. — От тебя, — прорычала она, — ничего.
— От нее. Не отвечай — нам надо уходить.
Он провел ее к боковой двери, затем в коридор для слуг. Закрыв за собой дверь, протащил девушку шагов на пять по проходу. — Нет причин для плача. Майен попала в ловушку, Пернатая Ведьма. Как все мы. Не тебе рыдать о ней, ищущей и умеющей найти удовольствие.
— Должник, я поняла, к чему ты клонишь. — Она вырвала руку. — Этого ты хочешь? Моей сдачи? Чтобы я получила удовольствие, пока ты мною пользуешься?
— Я именно таков, Пернатая. Я Должник. Чего я хочу? Мои хотения ничего не значат. Они безмолвно умирают в моем рассудке. Думаешь, я стану преследовать тебя? Домогаться любви? — Раб покачал головой. Она смотрела в его глаза. — Ты права. К чему это?
— Не хочу иметь с тобой ничего общего.
— Да. Знаю. Но ты служанка Майен. А я, кажется, стал личным рабом Рулада. Император и императрица. Взглянем в лицо реальности. У нас же сносные отношения.
— Были. Как я понимаю, больше не так.
— Ладно. Тогда давай общаться лишь при необходимости.
Он кивнул.
Ее глаза сузились: — Не верю.
— Мне все равно.
Неуверенность. Неловкость. — Что за игру ты начал, Удинаас? Кто говорит твоими устами? — Она сделала шаг назад. — Надо рассказать ей. О том, кто таится в тебе.
— Если сделаешь это, Пернатая, разрушишь свои же шансы.
— Какие шансы?
— На освобождение.
Ее лицо исказилось: — И этим ты решил купить молчание? Должник, ты глуп. Я рождена рабыней. У меня нет осаждающих тебя воспоминаний…
— Воспоминаний? Пернатая, память о свободе — сама как должник, запертый в мире, из которого не освободит даже смерть. Моя память — это память отца, и она же станет памятью моих детей. Если у меня будут дети. Ты не поняла. Я говорю не о своей свободе. Лишь о твоей. О том, что не находится, а рождается впервые.
— И какой у тебя план освобождения, Удинаас?
— Мы пойдем на войну, Пернатая. Тисте Эдур начнут войну с Летером.
Девушка скривилась: — И что? Войны уже были…
— Но не такие. Рулада интересуют не набеги. Это будет завоевание.
— Завоевание Летера? Они проиграют…
— Да, может быть. Суть в том, что когда Эдур пойдут на юг, мы будем среди них.
— Почему ты уверен? Война? Завоевание?
— Потому что император поднимает теневых духов. Всех.
— Тебе ли знать о подобном?
Он промолчал.
— Ты не можешь знать, — подтвердила Пернатая Ведьма. Отвернулась и пошла по коридору.
Удинаас вернулся к двери. Ожидать приказаний, которые вскоре последуют — он твердо это знал.
Император и раб. Десяток шагов, тысяча лиг. Разум не сможет исчислить дистанцию между приказом и беспрекословным повиновением. Однако эта тропа давно стала торной. Так было и так будет всегда.
Призраки нестройными отрядами собираются в окружающих лесах; среди них тяжеловесные демоны в цепях чар, словно в блестящих кольчугах. Со дна моря поднята тварь, способная нести на спине четыреста ладей к'орфан; она жаждет плыть на юг. Во всех селах всех племен ведуны слышат приказы нового владыки.
«Слышат призыв к войне».
Через вытертый ковер.
Герои торжествуют.
Из-за деревянной двери раздался крик Майен.
* * *Он вышел из леса — лицо бледно, словно у одержимого духами — и удивленно остановился, увидев запряженные фургоны, бранящегося Бурака и бегающих взад и вперед нереков. Серен Педак как раз надела кожаные доспехи и сейчас прилаживала ремень.
Она заметила его приход. — Ужасные события, Халл Беддикт.
— Вы уезжаете?
— Приказ Бурака.
— Как насчет железа, которое хотели продать?
— Поедет обратно. — Оглянувшись, она произнесла: — Отойдем. Нужно в последний раз поговорить с Первым Евнухом.
Халл кивнул: — Хорошо. Мне нужно многое тебе рассказать.
Ее улыбка вышла вымученной. — Я как раз хотела сказать то же самое.
Они пошли в гостевой домик рядом с цитаделью. Снова через кольца эдурского поселения. Но на этот раз их встречали жители мрачные и безмолвные. Серен и Халл двигались, словно духи.
— Я посетил древние места, — заговорил Халл. — И нашел признаки активности.
— Что за места?
— К северу от пропасти. Под пологом леса некогда был большой город, простиравшийся на лиги. Весь из камня, такого типа, что я раньше не видел. Он не ломается, и лишь давление корней смогло сдвинуть плиты мостовых.
