Шон Рассел - Брат Посвященный
Князь Тайки приблизился к сыну.
— Он жив?
— Да, ваша светлость, и я не дам ему умереть. Ребенка нужно перенести во дворец. Генерал Ходзё, прошу вас, прикажите кому-нибудь принести мой сундучок.
Сёнто читал при свете лампы. Он прочел письмо дважды, после чего аккуратно свернул его и положил на свой письменный столик. Письмо было от князя Тайки. Сёнто сложил ладони у подбородка словно для молитвы, но те, кому были известны привычки Сёнто, сразу узнали бы одну из его поз, выражающих задумчивость.
Не вызывало никаких сомнений, что змея попала в дворцовый сад не без посторонней помощи, и ее жертвой должен был стать отнюдь не четырехлетний мальчик, навсегда лишившийся возможности пользоваться обеими руками. Сёнто покачал головой. По вполне понятным причинам письмо было пронизано глубокой печалью, а некоторые фразы серьезно обеспокоили князя.
Как вы могли догадаться, маленькому ребенку очень трудно осознать все произошедшее. Он не понимает, что его руку отнял ваш духовный наставник, и думает, что ее откусила змея.
Мать мальчика, разумеется, пребывает в крайне расстроенных чувствах, и мне нечего сказать ей в утешение. Укус змеи не предназначался малышу, играющему в саду, поэтому вполне вероятно, что ценой руки моего сына была спасена чья-то жизнь. Кто знает?..
Тем не менее бесспорно одно: если бы не ваш духовный наставник, брат Суйюн, Дзима-сум был бы мертв. Я привык принимать трудные решения, но должен сказать, что еще никогда передо мной не вставал столь тяжкий выбор, как в тот день у вас в саду. Однако мой сын жив, за что я в вечном долгу перед вами.
Я обдумал наш разговор и изложил ваши доводы своим советникам. Вы, безусловно, правы: сведения, которыми мы располагаем, не доказывают со всей определенностью, что дикари ослабели. Может быть, где-то в песках прячется змея — точно не знаю; по-моему, мы должны это выяснить.
Обязательно должны, подумал Сёнто.
29
Семь лет я вел войну
И одержал победу
Над войском
Генерала Чу, мятежника.
Но при дворе меня сочли
Угрозой императору
И обвинили за глаза
В чванливости, гордыне
И притязаниях на трон.
Так я перебрался
В дом на озере —
Дом Семи Ив.
За годы верной службы
Прошу в награду
Лишь позволенья
Просыпаться каждый день
И видеть снежную вершину
Дзайки,
Отраженную в воде.
«Дом Семи Ив» Князь Даиги СамиямиМалиновая с золотом трехпалубная имперская барка была богато украшена искусно вырезанными фигурами драконов и журавлей. Высоко над кормой реял императорский стяг, а на резных бортах барки справа и слева развевались черный флаг командующего императорской гвардией и темно-синее знамя с изображением священного сокола — подарок императора семье Яку.
Гребцы налегали на весла, и барка скользила в рассветном сумраке по каналам столицы. Остальные лодки почтительно уступали ей дорогу. Люди всех сословий на берегу провожали барку поклонами, гадая, кто из светлейших принцев или знатных сановников спешит исполнить государев приказ. Многие из стоявших на причалах возносили молитвы Ботахаре, испрашивая долгую жизнь для досточтимого пассажира барки, кем бы он ни был.
В каюте на верхней палубе два брата сидели на шелковых подушках и пили горячее сливовое вино, которое старший брат наливал из подогретого ковшика. Слуги водрузили подносы на подставки рядом с маленьким столиком, разделявшим братьев. Затем Яку жестом приказал слугам удалиться, так как это был традиционный прощальный обед, на котором не допускалось присутствие посторонних.
Трапеза состояла из самых простых блюд, каждое из них символизировало надежды, которые сидящие за столом связывали с дорогой.
Тадамото поднял свою чашу и произнес:
— Желаю, чтобы на пути ты встретил только добрых людей, брат.
Яку также поднял чашу.
— Я тронут твоей заботой, Тадамото-сум. Желаю и тебе побольше приятных спутников.
Братья выпили вино, снова подняли чаши за здоровье друг друга и поставили их на столик. — Император оказал тебе большую честь, брат, предоставив одну из лодок высочайшей семьи, — промолвил Тадамото хорошо поставленным голосом и одновременно принялся разливать по чашкам первое блюдо — бульон, приготовленный из редких и очень ароматных грибов.
— Правильное понимание чести — одно из твоих достоинств, Тадамото-сум, — кивнул Яку и пригубил вино. Крошечные капельки напитка повисли на концах его роскошных усов. — Будь наш отец жив, он бы гордился тобой. Блестяще образованный ученый, наперсник императора, мужчина, чьего внимания ищут первые красавицы страны, и при всем этом ты почитаешь старших и хранишь исключительную преданность семье. Он действительно бы гордился тобой, мой младший брат.
Тадамото ответил легким кивком, скромно принимая похвалу.
— Благодарю тебя, брат, ты слишком добр ко мне, особенно для человека твоих талантов и твоего положения. — Тадамото поставил чашку с супом перед Каттой. — Да пребудет с тобой в пути тепло семейного очага.
Яку также кивнул в знак признательности.
— И пусть тепло нашего дома согреет тебя в мое отсутствие.
Тадамото, в свою очередь, поклонился, и братья ненадолго замолчали, отдавая должное еде. Снаружи послышались выкрики торговца рыбой, который проплывал мимо, как обычно, предлагая свой товар.
— Катта-сум, я не забыл, что именно твоими усилиями род Яку вышел из безвестности и обрел благосклонность императора. — Тадамото посмотрел брату в глаза. — И свое нынешнее назначение ты получил благодаря верной службе. Наш император мудр, он знает о твоих неустанных трудах. В своей мудрости он как никто иной хорошо понимает, насколько полно твои старания отвечают его целям. — Тадамото выглянул в щелочку чуть приоткрытых сёдзи, как будто его вдруг заинтересовали окрестные виды. — Чернь, которая склоняется перед тобой, не сознает, что ты трудишься не покладая рук, Катта-сум. Они не понимают, что значит подняться над собой, обрести власть. Глупцы из простонародья связаны суевериями и страхом, они считают, что существуют на этой земле по воле богов и даже не мечтают о том, чтобы возвыситься и познать изысканные удовольствия; не представляют, что значит обладать прекрасной женщиной из знатного рода. Однако же в общем и целом они не испытывают недовольства и благодарят богов за то, что имеют. — Тадамото поднес ложку с дымящимся бульоном ко рту и не спеша выпил его, смакуя пряный вкус. — Не всякий постоянно желает большего, Катта-сум. Многие счастливы уже тем, что живы, а дозволение служить императору стало бы для них пределом желаний. Когда императорская барка проплывает мимо них, они почтительно кланяются — охотно и не тая обид.
