Юрий Соколов - Путь в Обитель Бога
Стоило нам покинуть приграничную зону, как передовые патрули яйцеголовых, рыскавшие по мехрану, сомкнулись в один большой отряд и двинули следом. За этим авангардом потянулись остальные отряды. Но я всё же надеялся, что мы успеем к кораблю, если нас ничто не задержит.
В том-то и дело — «если». Уже на второй день пути в краю каньонов мы услышали барабаны пхаясо. Я никак не мог понять, как и когда дикари нас заметили, — им нужно было подойти достаточно близко, а тогда их непременно обнаружил бы я; впрочем, вдали я их тоже обнаружил бы. Наверно, это случилось в один из периодов, когда у меня терялась связь с Книгой, не иначе. Или дикарей предупредили трёхголовые керберы, с которыми у пхаясо что-то вроде союза.
Три дня мы шли под непрерывный рокот барабанов, доносившийся то с одной, то с другой стороны, а чаще — с нескольких сразу. Можно было подумать, что вокруг нас собрались тысячи жаждавших крови каннибалов со всей Кайрори. На самом же деле поблизости ошивались десять или пятнадцать пхаясо, каждый со своим барабанчиком, который они умеют так установить промеж скал, что звук получается раскатистым и многоголосым. Постепенно я смог увидеть каждого из них. Свежая охотничья раскраска и голодный вид дикарей не сулили добра. К слову сказать, они только поедание собственных родичей обставляют с надлежащей торжественностью, а на остальных разумных охотятся как на обычную дичь — убивают, рубят на части и коптят впрок.
С четырьмя пхаясо были керберы, что делало почти бессмысленным запутывание следов. Вовсю пользуясь Книгой, мне удавалось обманывать их всех почти неделю, проводя наш маленький отряд через дыры в сжимавшемся кольце, и каждый раз поворачивать в сторону перед устроенной засадой. Тотигай смотрел на меня с возрастающим восхищением. Он-то, в отличие от Коу, понимал происходящее просто по беспрестанно менявшемуся звуку барабанов. И всё же в итоге мы напоролись. Наверное, этот дикарь вместе со своим кербером сидел под землёй в пещере, отсыпаясь в прохладе после долгого выслеживания какой-нибудь пустынной животины.
Мы шли гуськом по узкой тропке, проложенной троерогами. Она извивалась между красноватых каменных глыб еле заметной полоской. Справа и слева возвышались стены большого каньона, кое-где разорванные его ответвлениями. Тотигай шёл первым, а я — замыкающим. Неясный звук сзади встревожил меня, и я оглянулся, машинально сделав шаг с тропы в сторону, чтобы на случай чего быть поближе к валунам. В тот же миг что-то быстрое скользнуло мимо, и, тихонько ойкнув, осела на землю Коу. По каньону раскатился охотничий клич пхаясо и рёв дикого кербера, вырвавшийся сразу из трёх глоток. Взорвались частой дробью и смолкли барабаны вокруг; потом они застучали чётко и размеренно, передавая новость, — к одному из соплеменников привалила удача.
Всё же дикарь целил в меня, а не в девушку, стремясь первым убить воина. Разочарованный результатом, он замедлил со второй стрелой и выпустить её уже не успел. Я молча грохнулся на колено и вскинул к плечу винтовку — пхаясо выронил лук и сполз по скале с простреленной головой. Тотигай так же молча перемахнул через меня и понёсся навстречу чужому керберу. Они сшиблись с воем, рёвом, хрустом, и я увидел, как сразу повисла одна из шей трёхголового, свёрнутая Тотигаем. Наклонившись над Коу, я выдернул стрелу у неё из спины и осторожно перевернул лицом вверх.
Яд уже начал действовать, лицо посерело, и она еле могла шевелить руками — ногами совсем не могла. Луки у пхаясо так себе, стрелы тоже, но вместо наконечников они используют шипы кактуса-мячика, снаряжая их его же отвратительным ядом, который сродни желудочному соку. Сам кактус выстрелом своей колючки может свалить разве тушканчика или другое небольшое животное; потом он медленно подползает к жертве, которая успевает частично перевариться в собственной шкуре, опутывает корнями-щупальцами и начинает поедать. Человеку от такой колючки тоже придётся паршиво, но пхаясо ещё расширяют канал внутри шипа и целиком заполняют ёмкость ядом. Древко стрелы при попадании действует как поршень, впрыскивая в живое тело убойную порцию, после чего дикари действуют примерно так же, как и кактусы, — выжидают положенное время и приступают к трапезе. Вот такая стрела и угодила в Коу. Она была обречена — скоро не сможет говорить; хорошо, если дотянет до вечера.
— Полежи здесь, — сказал я, снимая рюкзак. — Я скоро приду.
— Элф… Ты меня не бросишь? — с трудом прошептала Коу. Я знал, что ей очень больно, однако кричать она не могла.
— Нет, не брошу. Я тебя ни за что на свете не брошу! Но сейчас мне нужно идти.
Подхватив лежавшую рядом винтовку, я поднялся и огляделся. В сорока шагах от меня, широко расставив лапы, над трупом трёхголового кербера стоял Тотигай. Он весь был в крови, в своей и чужой, шкура на левом плече висела вниз длинной полоской. Он наклонил голову, перекусил её, зло рыкнув при этом, и скрылся между камнями. Барабаны, рокотавшие всё ближе, внезапно замолчали. Дикари окружили нас, подошли совсем близко и не хотели выдавать себя — пора начинать охоту.
Это точно. Пора.
Я хотел было снять меч со станка, но передумал и быстро пошёл между камнями к ближайшему каннибалу. Книга осталась в рюкзаке, но так хорошо она ещё не помогала мне с момента нашего с ней знакомства. Теперь я видел не только всех пхаясо разом, но и чёртовы пещеры под землёй, где они могли прятаться. К одному из дикарей уже подкрадывался сзади Тотигай. Я тоже обошёл своего сзади. Бывший с ним трёхголовый кербер насторожился и потому попал ко мне на прицел первым.
— Ну, трупоеды, готовьтесь, — прошептал я. — Сегодня у вас день больших похорон.
Глава 28
Когда мы снова встретились, Тотигай выглядел совсем измождённым. Он убил троих пхаясо и взял ещё одного кербера в одиночном бою. Сам я перестал вести счёт после пятого выстрела, просто двигался между скалами от одного дикаря к другому, без конца обходя их с тыла. Вскоре пхаясо забеспокоились, снова пустили в ход барабаны, желая согласовать свои усилия, но это лишь облегчило их поиск Тотигаю.
— Тупые скоты, — сказал он, усаживаясь на землю, чтобы зализать рану на плече и многочисленные царапины на боках.
— Им негде было набираться ума, — сказал я, ложась рядом с Коу и закрывая глаза. — А лакомясь мозгами своих соплеменников, они растеряли последний. Генка говорил, что в мозге человека содержится какая-то хрень…
— Они не люди.
— Но похожи, правда? Ещё больше чем ойду.
— Всё равно, скоты. Нельзя постоянно жрать себе подобных.
— Но вы ведь едите, — возразил я.
— Так это просто обычай Брачных боёв. Съедая сердце побеждённого кербера, ты наследуешь его храбрость и силу. Остальное ешь потому, что дико хочется жрать, а охотиться мочи нет, да и отойти никуда нельзя. Бои, знаешь ли, на дружеские посиделки не похожи — после них дней пять отлёживаешься и ещё десять дней тебя шатает. Без поединков не обходится никак, щенки прыгают по тебе днём и ночью и жёны пристают то по очереди, то все сразу… А вообще-то керберы у нас табу. Даже вот эти, трёхголовые. — Тотигай помолчал, подумал и справедливости ради добавил: — Ну, разве что в крайних случаях, с полной голодухи, чтоб самому не умереть…
