Ирина Шевченко - Осторожно, женское фэнтези. Книга вторая
— Все, что угодно.
— Сделай все правильно, — приказал боже, и я, оставив на потом размышления, чем придется мне поступиться ради выполнения этого обещания, с готовностью кивнула.
Мэйтин подошел к единорогу, ласково потрепал того по шее и обернулся ко мне.
— Ну, что? Делаем чудо? Ты ведь умеешь ездить верхом? Правда, без седла и уздечки не так удобно, но еще ни один единорог не уронил свою наездницу.
— Что?
— Наездница. Ты. Слышала же эти легенды? Эноре кэллапиа не каждую девственницу к себе подпустит, а уж влезть себе на спину позволяет только избранным. И за последние лет триста единороги для этих целей никого не избирали, как мне известно.
— Ты серьезно?
— А как еще? Или думала, я хлопну в ладоши, и твой доктор мгновенно исцелится? И что это было бы? Единичный случай в истории медицины. Человек, организм которого справился с ядом реликтового василиска. Представляешь заголовки в медицинских журналах? Нет, я обещал тебе чудо, а не научную сенсацию. Так что давай, подсажу.
Он буквально забросил меня на спину весело фыркающему в предвкушении прогулки единорогу и пошел к входной двери, в которую до сих пор кто-то стучался, на что-то меня уговаривая. Взялся за рычаг и подмигнул:
— Готова? Тогда вперед!
Я не видела никого и ничего: крепко обхватила ногами бока единорога, низко припала к его шее, зажмурилась и, хоть и не было причин не верить Мэйтину или в Мэйтина, не переставала молиться о том, чтобы не опоздать. Но нашлись свидетели моего выезда, рассказывавшие потом, как эльфы замирали и благоговейно склоняли колени перед ожившей легендой, и сам лорд Эрентвилль чуть ли не плакал, с крыльца наблюдая, как дева и единорог покидают территорию посольства через ворота, без посторонней помощи распахнувшиеся перед ними.
Я не слишком доверяла бы этим рассказам. Потому что говорили после многое. И о том, что волшебный эноре кэллапиа летел к лечебнице, не касаясь копытами земли, прямо из воздуха высекая золотые искры. И о том, что дева восседала на нем, гордо выпрямив спину, а ее длинные волосы и белоснежные, как и грива единорога, одежды развевались на ветру…
Волосы лишь растрепались немного. Темно-синее платье задралось на бедра, и развеваться мог разве что краешек выглядывавшей из-под него сорочки. Прямая спина? Вот уж действительно миф! Только когда мой скакун заметно сбавил шаг, я решилась открыть глаза и немного приподняться. Узнала больничный двор, высокое крыльцо.
Ниц никто не падал, и хвалебных песнопений я не слышала, пока мы пробирались по коридорам и лестницам к дверям нужной палаты. Ойкали несколько раз, шарахаясь с нашего пути, а я думала о том, как хорошо, что в лечебнице такие высокие потолки. И о том, что доктор Кленси теперь точно не посмеет меня не впустить, даже если Эд уже не сможет поставить его на место…
Он не смог бы.
Лежал неподвижно.
Не услышал, когда я позвала.
Не почувствовал, как с силой сжала его руку, нащупав ее под простыней.
Каменная пыль полностью покрыла его лицо. Спаяла закрытые веки. Облепила растрескавшейся коркой приоткрытый рот, из которого еще вырывался с тихим сипением воздух.
Милорд ректор не так уж сильно погрешил против истины. Ничего уже нельзя было сделать. Привычными средствами нельзя, магией и лекарствами. Но у меня было чудо.
Единорог склонился над Эдвардом. Всмотрелся. Вздохнул тяжело. Моргнул, и из больших звездных глаз покатились вдруг крупные слезы. Текли по белой искристой шерсти, оставляя влажный след и падали вниз, на застывшее, почти обратившееся в камень лицо. Смывали серый налет, впитывались в ожившую кожу…
Слезы!
Я отступила от постели, привалилась спиной к стене и зажала ладонью рот. Если бы кому-то из находившихся тут врачей или сестер бледная девица стала внезапно интереснее творящегося на их глазах дива, и они обернулись ко мне, решили бы, наверное, что меня душат рыдания. На самом деле я с трудом сдерживала смех.
Все рассчитал чудотворец белобрысый!
И чудо настоящее, хоть щупай его. И эльфы международный скандал не устроят, еще и уверять будут, что у них и в мыслях не было мне мешать и, тем паче, убивать, а в домик ломились, только чтобы узнать, не нужно ли чего прекрасной деве. И прецедентов нарушения эльфийских законов мы не создали, священной крови не пролили. А на слезы запрета нет. Используйте себе, если получится заставить эноре кэллапиа прослезиться.
Мне нужно было остаться в палате, рядом с Эдом, быть первой, кого он увидит, когда откроет глаза, первой, кому улыбнется, когда поймет, что каменная смерть отступила. Но я снова струсила. И сбежала, конечно же. Люди меня не останавливали, то ли опасались чего-то, то ли просто не знали, как следует обращаться к ожившим легендам, а единорог, почувствовав мои намерения уйти, обернулся на миг и кивнул, прощаясь до следующей встречи.
Он сам возвратится в посольство. Если захочет. А нет — погуляет еще по академии или вообще убежит куда-нибудь в горы. Странно, что прежде я могла думать, будто его держат в загородке, словно обыкновенного коня. Кто или что может его удержать? Хотя у эльфов ему неплохо: кормят, поят, девственниц приводят, шприцами колоть не позволяют. Вернется, наверное.
Я спустилась на первый этаж. Уже не верхом, но попадавшиеся навстречу люди так же прижимались к стенам, уступая дорогу. У двери в кабинет заведующего чуть замедлила шаг, вспомнив о лежащем в верхнем ящике стола ежедневнике, в котором со вчерашнего утра могло добавиться рисунков, но все-таки прошла мимо. Не верилось, что это случилось только вчера: поцелуй, объяснение, для которого даже не понадобилось слов. А не больше двух часов назад мне сделали предложение, и я уже не сомневалась в том, что это была не шутка. Нужно ли тянуть время и мучить себя ожиданием, когда уже все решил в один момент? Зачем гадать на то, что и так понятно?
Если бы все было так просто…
Дверь в кабинет леди Пенелопы была открыта, но сама наставница отсутствовала. Видимо, мы с ней разминулись в коридорах.
Я прошла в смежную комнатку, стащила ботинки и забралась с ногами на кушетку. Поездка верхом на единороге тоже обладала целебным эффектом: ни колено, ни голень уже не болели, хоть действие магической анестезии давно закончилось. Ничего не болело. Почти.
Ни боли, ни страха, ни сомнений. Вчера и сегодня утром еще можно было сомневаться, а сейчас у меня не было на это прав.
Вместе с сомнениями таяла надежда.
Но, возможно, это и к лучшему. Если я все равно уйду…
Я зажмурилась с силой и приказала себе не думать об этом.
Осталось еще немало вопросов, которые следовало решить в кратчайшие сроки. Страдать будет некогда, как я говорила отцу.
