Марина Дяченко - Уехал славный рыцарь мой…
Дороги были пусты. Но я знала, что каждую минуту вдали может показаться едва заметная точка и, приблизившись, оказаться рыцарем в доспехах, верхом на огромном черном коне.
Башня чуть заметно сотрясалась. В ее узком, как шахта, подвале хозяйничал Синко.
* * *— Я пришел попрощаться, донна Клара.
Он стоял очень серьезный, в дорожной одежде, с узелком в опушенной руке.
— Я долго думал и принял решение. Не мне посягать на великую любовь Рыцаря и его Дамы. Не мне становиться между светлой донной Кларой и ее Аманесером. Я уйду в монастырь и никогда больше не возьму в руки меч. Я так решил.
— Диего…
— Пожалуйста, сеньора, ничего не говорите. Словами здесь не поможешь… Прощайте.
Он поклонился — сдержанно, с достоинством. Повернулся и вышел прочь. И ушел по пустынной дороге — на запад.
* * *На рассвете, поднявшись на башню, я увидела маленькую точку на востоке. Точка приближалась с каждой секундой, и скоро можно было различить всадника с длинным копьем в руке.
Я выбежала на дорогу.
По всему дому суетились слуги, а дворецкий взобрался на крышу и трижды протрубил в трубу.
Аманесер, рыцарь рассвета, подъехал к воротам. Глухой черный шлем закрывал его лицо, и забрало, как всегда, было опущено. Нога в железном башмаке коснулась земли, подняв облачко пыли; Аманесер спешился.
Я замерла в поклоне.
Аманесер — любовь моя, грусть моя, жизнь моя — обнял меня и, ни слова не говоря, коснулся теплым железом моей горячей, залитой слезами щеки.
* * *Ночи коротки, особенно такие ночи.
Он спал, по обыкновению не снимая доспехов, а я сидела рядом. Где-то праздновали слуги, конюх чистил черного коня, кормил с ладони овсом; я знала, что утром все кончится. Утром он встанет — и снова уйдет. А я снова останусь одна и буду ждать его, сколько понадобится…
До утра оставалось три часа. Потом два. Потом час; каждая минута была, как маленькая жизнь. Каждая минута, когда Аманесер со мной.
Рассвет пришел, призывая своего рыцаря. Услышав первого жаворонка, я чуть было не прокляла невинную птицу. Аманесер пошевелился, перевернулся на спину, сел, сминая тонкое одеяло.
— Уже утро, Клара.
— Я знаю.
— Мне пора.
— Я знаю.
— Ты ничего не знаешь… Пойдем.
Мы вышли во двор.
Синко стоял у входа в башню. Ясно было, что он доживает последние минуты. Ветер покачивал мавра, повязка на его лбу пропиталась потом, полусмывшим нарисованную цифру «пять». При виде Аманесера Синко попытался поклониться, но чуть не упал:
— …боты. Завершены. Срок. Полностью.
— Покажи, — негромко распорядился рыцарь.
Синко повернулся и, волоча по песку ногу, пополз в башню. Скрылся. Плотно закрыл дверь; из окон дома выглядывали любопытные служанки.
Мне показалось, что башня дрогнула.
Нет, мне не показалось; башня вибрировала, как во время землетрясения или даже хуже. Треснул круглый балкон и вдруг обвалился, подняв тучу пыли и напугав привязанного у изгороди осла. Бросились в рассыпную птичницы и куры.
Я зажала рот ладонью. С башни продолжали откалываться целые пласты штукатурки… камни… глина… облицовка… Из-под расползающейся оболочки проступал гладкий тусклый металл.
Что-то упало и разбилось в самом доме.
Башня стояла теперь железная, нагая, украшенная только рядами заклепок. И казалось, что она — только часть чего-то большего, спрятанного под землей. И было совершенно ясно: она не имеет — и не имела прежде — никакого отношения к мавританской архитектуре.
Из двери, ставшей теперь люком, выбрался Синко. Качнулся, обретая равновесие. Склонился перед рыцарем.
— Работа принята, — сказал Аманесер.
Тремя последними шагами Синко отошел к коновязи, прислонился к ней спиной, сел, уронив руки на колени, и умер.
Я оглянулась. Слуги, служанки, конюх, дворецкий — все стояли посреди двора, я поразилась, как их много — тех, кто был со мной все эти дни, к кому я привыкла, как привыкают к занавескам и стенам…
Все головы были опущены.
В руке у повара была большая деревянная ложка, и капли красного соуса падали в пыль.
— Они неплохо послужили тебе, Клара, — тихо сказал Аманесер за моей спиной.
Я подняла глаза:
— Что ты собираешься делать?
Вместо ответа Аманесер шагнул вперед. Рука в железной перчатке нежно легла мне на плечо.
— Вы свободны, — сказал он просто и буднично, как я сама говорила много раз побежденным рыцарям кодовые слова: вы свободны…
В ответ не послышалось ни звука. Ни слова из обычной болтовни; служанки не стреляли глазками и не хихикали. Дворецкий не покряхтывал и не тер поясницу. Конюх не ковырял в зубах. Слышен был только шелест одежды — все они одновременно поклонились. И все развернулись и пошли к воротам — никто не вернулся в дом за сундуками и узелками, никто не снял даже фартука, а повар — тот так и ушел с грязной ложкой в руке…
Во дворе сделалось пусто. Только я, да Аманесер, да мертвый Синко у коновязи.
— Я ухожу, Клара, — сказал Аманесер. — Далеко. И навсегда.
— Ни один рыцарь не уходит навсегда, — тихо возразила я.
— Пойдем, — он предложил мне руку.
В гостиной, перед собственным портретом, он поставил одно кресло напротив другого. Жестом предложил мне садиться. Я повиновалась.
— Клара, — спросил он, облокотившись о спинку другого кресла. — Ты никогда не задумывалась, кто ты?
— Я твоя дама. Я жду тебя и буду ждать, сколько понадобится…
— Да. Совершенно верно… Ты очень хорошо меня ждала. Твоим именем я совершал то, что в других обстоятельствах было бы просто невозможным. Я отремонтировал «Тэмму», и теперь она готова к старту.
Я чуть сдвинула брови:
— То, что было башней… это транспорт?
— Межзвездный транспорт.
— Ты хочешь улететь на другую звезду?
— Я хочу вернуться домой из этого безумного мира. Видишь, я хочу не так много, Клара.
— И я снова буду тебя ждать?
— Нет, Клара. Это было бы бесчеловечно — заставить ждать того, кто никогда не вернется. А еще… мне больше не нужно твое ожидание.
Я молчала. Аманесер сжал спинку кресла:
— И не смотри на меня так. Ты прекрасна. Ты — лучшая из женщин. Эти глаза, губы… волосы… овал лица… И твое сердце, Клара. Ты ждала бы годы и годы, я знаю. Ставила бы свечку на окно и ждала… Твое ожидание сделало меня рыцарем. Твое имя позволяло совершать чудеса. Жаль… Не я придумал законы этого мира, когда результат любого усилия предопределен не ловкостью и умением, не силой, не удачей даже… а мотивацией, только мотивацией. Дурацкие законы… Но я сумел воспользоваться ими. Я создал тебя, Клара. Я сделал тебя — свою Даму. Потому что ты была мне нужна.
