Оксана Демченко - Демченко Оксана
- Ичивари, - задумчиво выговорила мавиви, не оборачиваясь. - Бабушка мне говорила о воине по имени Ичива. Тот должен был хранить её сестру по дару. Кажется, это очень грустная история. Бабушка никогда не рассказывала её до конца. Там глина и травы. Для рыбы.
Ичивари кивнул: он и сам уже заметил приготовленную глину для запекания рыбы. Быстро обмазал и поежился, наблюдая, как мавиви играет с арихом. Гладит синие огоньки на углях, вроде бы ласково и уж точно без спешки перебирает тонкими пальчиками сами угли. Разгребает их, готовя место для рыбы. И снова укладывает на место. Если прежде он хоть немного, самую малость, сомневался в природе души этой светлокожей девочки, то теперь утратил повод к сомнениям. Огонь не жег её. Потому что дух его - арих - сам был частью этого удивительного существа.
Чем единая душа отличается от обычной? Однажды он спросил у деда, и тот повел в лес. Показал два сросшихся дерева с разными корнями и разными кронами. Обнявшиеся стволами и делящиеся соком... Сказал: видишь, у них одна душа на двоих. Так бывает даже с деревьями. И таковы мы, люди леса. В нас много намешано. Мы живем в зеленом мире, но мы и берем у него, выделяясь из леса в поселки. Мы вместе с ним и все же мы отделены... Провел пальцем по стыку стволов. 'Так мы ощущаем мир, внук. Через движение соков. Подспудно и неявно. Мы привязаны к своим корням и достаточно неповоротливы. Мы мало видим и слабо слышим. Мавиви иные. Они и ветер в кронах, и дождь на листьях, и солнце, играющее с облаком. Людей ты видишь, и глаза тебя не обманывают. Мавиви нельзя постичь зрением. Мы - деревья в лесу жизни. Они - сам этот лес и его закон жизни.' Это было, пожалуй, самое невнятное и сложное из дедовых пояснений. Ичивари долго думал и потом много раз ходил к тем деревьям. Он научился, глядя на пару сплетенных стволов, понимать двойственность 'ма' - души и 'хига' - телесного воплощения её. Но как постичь весь лес? И как может закон жизни помещаться в обычном воплощенном человеке, телесном?
Теперь Ичивари следил за движениями рук мавиви и снова гадал: насколько она - человек? И как в ней уживаются два столь несовместимых начала? Ребенок в возрасте четырнадцати-пятнадцати годовых кругов и безвременное, великое - дыхание самого мира...
- Смешной ты, - отметила мавиви. - Пялишься на меня так, словно это трудно - играть угольками. А сам-то собирался заняться куда как более страшным. У тебя отмеченные красным перья в волосах. Отец обрек тебя огню...
- Посвятил.
- Ты споришь со мной? - поразилась мавиви. - Или ты полагаешь, я не умею разговаривать?
- Что ты делала на батаровом поле?
- Ругалась с жуками и гусеницами, - дернула плечом мавиви. - Крупный батар вкуснее дикого. Они всей толпой вломились на поле. Меня позвали усовестить наглецов и спасти урожай. Мавиви всегда делали подобное. Разве нет?
- Хорошенькое дело! Значит, бледным ты помогаешь и они о тебе знают, - возмутился Ичивари. - А нам, людям леса...
- И много у вас пожрали посевов? - воинственно вскинулась мавиви. - Все меня зовут! Все. Только не знают, что меня. И потом твердят разные нелепости о везении и действенности амулетов. Суеверия. Кругом суеверия. И ты...
- Пень горелый, - подсказал Ичивари, широко улыбаясь и удивляясь себе самому. - Почему я не могу на тебя злиться?
- Потому что боишься медведя, - упрямо прищурилась мавиви. Покосилась на соседа и дернула плечом, хмурясь из последних сил: ей тоже было весело. - Ну ладно. Не боишься, хотя стоило бы. И я тоже на тебя уже не злюсь. Ты не совсем пень. Ты еще вполне даже живое дерево. Потому я, если честно, и не заметила тебя, пока ты не слез с коня. Обычно я ухожу до того, как меня увидят. Ты меня подкараулил. И я совсем растерялась... Доволен?
- Да, - возгордился собой Ичивари. Взъерошил влажные волосы. - Слушай, безымянная мавиви, а что мне дальше-то делать? Ты обозвала меня пнем и наговорила явных гадостей по поводу обряда разделения души. Но я ехал к наставнику, и именно по поводу обряда. Ехал на Шагари, пегом коне, приносящем удачу в пути. Так куда дальше ведет мой путь? Ведь мне уже повезло. Я встретил тебя.
- Ты как-то странно думаешь. Не так, как мне понятно, - пожаловалась мавиви. - Сплошные обвинения и суеверия. Дикость какая-то... вы же живете в поселках. Вы, вроде, письменность усвоили. Но ты обвешан амулетами. И еще это постоянное счастье по призыву. И готовность уродовать людей. Бледных. Чего ты хочешь от меня? Совета? Я не даю советов. Ответа на вопрос? Но ты не задал нужного, главного для себя, вопроса. К тому же я редко отвечаю. Просто не для всех есть ответы. Я не понимаю даже, почему я еще здесь. Мне не нужна рыба, чтобы быть сытой. Мне не требуется одеяло, чтобы греться. Но я сижу и мне здесь... неплохо.
Ичивари задумчиво перебрал в горсти амулеты. Покосился на девушку. Сидит, вздыхает... Главное суеверие всего леса, которое само, оказывается, не верит в суеверия.
- Все амулеты не настоящие?
Мавиви задумчиво глянула на крашенные деревянные бусины и камешки в горсти. Наклонилась ближе и указала на один, подаренный мамой год назад. Затем, с некоторым сомнением, выбрала второй - дедов.
- Эти тебе дали с душой. Они теплые. Прочее - мусор. Кроме вон той кожаной крашеной нитки, её ты даже купаясь, не смог снять. Не расстался с ней и на миг, хотя именно в ней - зло. Отдай мне. Уберу вред для тебя и леса.
- Но это знак единения с огнем! - поразился Ичивари. - Без него я не смогу пойти к наставнику и принести дары. А через зиму я без него не буду допущен к разделению души.
- Опять споришь со мной?
- Хочу объяснений! Мой род всегда защищал лес. Бледные уже дважды возвращались. Приплывали на больших кораблях. Их смогли прогнать лишь воины огня. Это моя судьба, мой долг. Как же я...
- Ты спросил. Я ответила. Или отдай нитку. Или я пошла, - мавиви нарезала мысли хлесткими короткими фразами.
Ичивари смотрел на неё, по-прежнему сидящую рядом, склонившуюся к амулетам. Темные волосы почти прячут лицо. Но бешеные молнии в глазах и теперь видны. Пляшут, бьются. Оторваться невозможно - гляди и гляди, забыв дышать. Вот потому он и спешился. И пошел на это поле, едва помня себя... Кажется, и теперь не поумнел. Нитку нельзя отдавать. Что он скажет отцу? И что объяснит наставнику? И как он вообще будет дальше жить? Да его выгонят из племени... А глаза у неё, когда злится - фиолетовые. Почти черные.
- Если так надо... - Ичивари начал выпутывать знак огня, но пальцы не пожелали слушаться, и пришлось, перемогая сопротивление своих же рук, быстро и неловко срезать ножом всю тонкую косицу, вместе с ремешком, в неё заплетенным. - На. Но ты могла бы назвать имя, раз отбираешь главный знак огня. Не так уж и мало ты потребовала, знаешь ли.
