Линн Флевелинг - Белая дорога
— По-моему, ему безразличны старые раны, — ответил Алек, протянув свою левую ладонь с круглым блестящим шрамом посередине. — Он никогда не обращал внимания на него. Та девочка, которую он вылечил первой, страдала от гангрены ноги, и ты сегодня вечером был покрыт кровью. Не знаю… быть может он чувствует запах? Ну как, помогает, Микам?
Себранн уселся в сторонке. Микам согнул ногу, затем встал.
— Клянусь Пламенем, сынок, так гораздо лучше!
Рубцы никуда не исчезли, однако было ясно, что Микам теперь мог пользоваться ногой гораздо свободнее, чем раньше. Он подхватил Себранна и поцеловал его в нос, затем уложил на постель к Алеку.
— Ну всё, этой ночью мне не до сна. Если вы оба не против, я немного посижу тут.
— Что до меня, я не возражаю, — сказал Серегил зевая. — С меня достаточно волнений на одну ночь.
На следующий день Серегил и Микам в сопровождении людей Риагила отправились продолжать поиски вдоль линии побережья. Сразу после полудня на дальнем конце залива к западу от города они наткнулись на брошенный баркас. Он был скаланской работы. Остатвив гедрийцев обследовать местность, Серегил и Микам отправились обратно к дому клана, пребывая в глубокой задумчивости и разочаровании.
— Ну и какие мысли? — задал вопрос Микам, когда они оказались возде дома.
— Лодку могло унести с какого-нибудь военного или торгового корабля скаланцев, из тех, что бросают здесь якорь. Либо это могло быть сделано для отвода глаз… чтобы сбить нас с толку.
— Я все же полагаю, что убийцы прибыли из Пленимара.
— Я тоже, но как они добрались сюда? По воздуху?
— Важно не это. Кто их послал?
— Очевидно кто-то, кто знает про Себранна. Семья алхимика? Владыка?
— Владыка? Если это правда, мой друг, вы на сей раз действительно влипли, и по самое дальше некуда!
— Тогда будем надеяться, что я ошибаюсь. И всё же…, — Серегил потёр заживающую рану на своём боку. — Ихакобин знал секрет их создания. Что, если есть и ещё кто-то?
— И этот кто-то, возможно, знает, что из себя представляет Себранн.
Серегил пошёл дальше молча, сцепив руки за спиною. Было слишком похоже на то, что им не удалось окончательно сбежать… А это означало, что оставаясь здесь, они будут постоянно подвергать себя опасности.
ГЛАВА 4
Видения
ВСЕГО НЕСКОЛЬКО ЧАСОВ скачки по холмам, и Сенет Метрил Денэт Хазадриель, кирнари Хазадриэльфейе, и ее свита очутились возле маленькой хижины колдуна рета’ноев, что находилась в ясеневой роще на краю горной деревушки. Сенет отправилась в путь с рассветом, едва позавтракав, а теперь полуденное солнце ярко полыхало на склонах скалистых гор, обрамляющих Перевал Дохлого Ворона. Хижина была маленькой и круглой, из ивовых прутьев, оплетенных лозой и покрытых растянутой оленьей шкурой. Ничто не указывало на то, что Турмай здесь, разве только тонкая струйка дыма, поднимающаяся из отверстия в центре крыши.
— Оставайтесь здесь, — скомандовала Сенет своим спутникам и, подойдя к низенькой двери, подобрала полы своего плаща и туники, надетых поверх верховых штанов и на четвереньках вползла в полумрак колдовского жилища.
После яркого света, отраженного снегом, она на несколько мгновений почти ослепла, не видя ничего, кроме полоски света, падающей через дымоход на тлеющий под ним очаг.
— Добро пожаловать, Кирнари, — поприветствовал её колдун.
Теперь она смогла разглядеть и его, сидящего, скрестив ноги и в одной лишь набедренной повязке из грубой ткани по другую сторону от очага.
— Спасибо за хорошие вести, друг мой.
Здесь было жарко, как в бане. Она скинула свой меховой плащ и уселась на гору шкур напротив колдуна, отделенная от него очагом.
Глаза Турмая были закрыты, а сгорбленная фигурка его столь неподвижна, что казалось, он и не дышит вовсе. Седые кудрявые космы его не колыхаясь, свисали ниже плеч.
Она уже видела эти колдовские знаки, покрывавшие руки и лицо колдуна той ночью, когда её подруга Белан Талия привела его к ней. Ночью, когда к ним обоим пришло видение о тайан’джиле, — том самом «бледном ребёнке», как колдун назвал его — и находящемся где-то на самом юге. В месте, где находиться тайан’джилу совершенно не подобало.
На полуобнаженном теле колдуна она могла разглядеть замысловатый рисунок из магических знаков, покрывающий его грудь и плечи. Ещё больше знаков покрывало голени, подобно узору на у’лу, мирно покоящемся у него на коленях.
За свою долгую жизнь Сенет повидала немало рета’ноев. Только их мужчины-колдуны использовали у’лу — длинный, затейливо расписанный рог из выдолбленного молодого дерева. Каждая роспись была уникальна, общим был лишь чёрный отпечаток руки, обычно расположенный где-нибудь на отполированном древке.
Должно быть, Турмай совсем недавно играл на нём, потому что воздух ещё вибрировал ретан’ойской магией, обволакивая, наподобие аромата благовоний.
Это было получше, чем запахи самого жилища: пота и вонючих шкур, кислого молока и вяленого мяса и тела, похоже обходившегося без ванны с самой весны.
— Трудна ли была дорога, Кирнари?
Не успела Сенет и рта раскрыть, как возле очага, низко склонившись, появилась Белан Талия.
— Так что вы узнали, друг мой? — вопрос прозвучал для обоих.
Белан была пророчицей, что было редкостью для их рода и, скорее всего, являлось следствием смешения крови. На редкие браки с рета’ноями теперь смотрели чуть более терпимо, ибо этот горный народец доказал свою закрытость от всех, оберегая границы долины столь же ревностно, как и фейе, если даже не более. И при всём этом породниться с чужаками? Это было невероятно и строжайше запрещено.
— Тайан’джил в Ауренене, — ответила Белан.
И Белан и Турмай не прекращали свои поиски с тех самых пор, как к ним пришли первые видения о тайан’джиле.
— В Ауренене? Вы хотите сказать, что ауренфейе сумели создать это существо?
— Кто знает, Кирнари? Нам лишь известно, что оно там.
— Где именно в Ауренене?
Колдун, наконец, открыл глаза, и она увидела, что они были покрасневшими и налитыми кровью.
— Я могу показать Вам, но мне неведомо название этого места.
Он поднес к губам навощённый мундштук у’лу, и заиграл, раздувая щеки.
Рог был почти четыре фута длиной, а потому ему пришлось отодвинуться, чтобы конца инструмента не коснулся огонь.
Это не было музыкой, как таковой, однако странное гудение, которое издавал у’лу, перемежающееся со звуками, похожими то на плач совы, то на гулкий рокот, то на что-то ещё, нельзя было назвать неприятным. И если внимательно прислушаться, можно было услышать и стрекот цикад в середине лета, и мычание вола, и кваканье болотных лягушат, и птичьи разговоры. В руках мастера мотив становился неповторимым. В то время как тот, кто не был этому обучен, смог бы извлечь из него лишь нечто непристойное.
