Бернхард Хеннен - Меч эльфов
Люк любил сидеть в руинах в потайном розарии у ног обнаженной белой женщины, где было хорошо мечтать. Иногда там можно было найти даже еду, потому что некоторые жители деревни по-прежнему приносили белой женщине подарки, хотя священники жестоко наказывали за подобные языческие суеверия. Говорили, что некогда она была целительницей.
Люк судорожно сглотнул. В ту ночь, когда его мать боролась со смертью, он украл в кладовой графа горшок с медом и тайно отнес его белой женщине. Не помогло. С тех пор он спрашивал себя, не от того ли умерла его мать, что в качестве подарка он принес ворованное. Он никому не рассказывал об этом, потому что ему было очень стыдно. Нужно было оставить там свой нож, свое самое дорогое сокровище! Или, может, ему нельзя было ходить к белой женщине? Возможно, этим он настолько разозлил Тьюреда, что Бог потушил искру жизни его матери.
Чувство вины сдавило грудь. Мальчик поглядел вниз, на волка, по-прежнему сидевшего на крыше каретного сарая. Волк, охотящийся на крыше! О таком ему никогда слышать не доводилось.
В последний раз поглядел Люк на плато. Прямо над Головой Язычника носился пылевой смерч. Так ветер с землей праздновали свадьбу. Это они делали часто в такие жаркие летние дни, как этот.
Мальчик закрыл тяжелые деревянные ставни слухового окна.
— Сюда тебе не забраться, — упрямо проговорил он. — Даже если за ночь у тебя вырастут крылья.
Омшаник был окутан теплым сумеречным светом. За день под крышей скопилась жара. Где-то жужжала муха. В узких полосках света, падавших сквозь щели в ставнях, танцевали золотые пылинки.
Пахло медом из тяжелых, закрытых клеенкой кувшинов на чердачных полках. Запах сухого тимьяна был приятен Люку. Со старых балок свисали пучки розмарина и мяты. В углах стояли мешки с горохом и бобами. Одиноко несла стражу заржавевшая мышеловка. Под столом, который Люк подставил под окно, лежали скомканные одеяла и дорогие шелковые подушки — жертвы его вылазки в господский дом. Та же участь постигла и тяжелый кусок ветчины, и большую головку сыра, покрытую капельками воды после жаркого дня. Хлеба же больше не было во всей деревне.
Люк взял кувшин со светлым акациевым медом и медленно опустил указательный палец в липкое лакомство. Задумчиво поводил им по меду, поднял руку и поймал языком длинную нить, потекшую с пальца.
С тех пор как Жан, дворецкий графа, однажды послал его сюда, чтобы он наполнил миску бобами, омшаник занял второе место в списке мечтаний Люка после охотничьей комнаты со всем ее оружием. В охотничьей он бывал часто, когда вместе с отцом чистил оружие графа. А вот омшаник всегда был закрыт — сокровищница, полная тягучего золота.
Родители очень страдали из-за его набегов, они были не в состоянии понять, как это у них вырос сын-вор. А Люк никак не мог устоять против магического зова омшаника. Когда ему запретили входить в господский дом, он прокрадывался сюда ночью по крышам и даже самому себе не пытался объяснить, почему не может прекратить делать это, хотя и стыдится. Целыми днями он лежал на жестком полу храмовой башни под пронизанными солнечным светом ликами святых и молил об избавлении от зла.
Но не помогали ни святые, ни отцовская порка.
Теперь Тьюред исполнил его медовые мечты: никто не мешал ему приходить сюда. Даже вонючка, бывший некогда дворецким Жаном, не призвал его к ответу за бесстыдные кражи.
Оставшись совсем один, Люк устроил себе ложе под столом в омшанике. Иногда он проводил наверху целые дни. Для удовлетворения естественных потребностей он использовал пустые фаянсовые горшки или писал прямо в слуховое окно. Все сдерживавшие его границы исчезли. Он никогда не думал, что будет так несчастен, если Тьюред исполнит его желания. Почему Бог все это сделал? Он ведь грешник! Может быть, Тьюред призвал других, павших от тяжелой болезни, к себе, чтобы им не приходилось жить с таким жалким грешником?
Люк вытянул из кувшина еще одну нить. Может быть, Другие наложили на него заклятие? Или он слишком часто бывал на Голове Язычника? Или принес оттуда в деревню болезнь?
На глазах у него навернулись слезы. Сотни раз задавал он себе этот вопрос, но не находил ответа. Не удержавшись, мальчик заплакал.
Иногда он надеялся, что все случившееся окажется лишь кошмарным сном и он вот-вот проснется. Рядом с ним окажется мама, улыбнется ему и скажет, что на печке для него есть миска каши. Ведь его зовут Люк! Он родился в рубашке! Ему суждено счастливое будущее! Где же это счастье? Почему судьба так жестоко обманула его? Обманула весь Ланцак.
В зиму после его рождения граф был сильно ранен в лесах Друсны. Говорили, что ему в бедро попал отравленный кинжал. Когда он вернулся в Ланцак, все думали, что он скоро умрет. Из Анисканса явился целый взвод военных лекарей, чтобы держать совет. Кусочек за кусочком отрезали они от графа, чтобы изгнать яд из его тела. Люк знал это только по рассказам, но об этом говорили все. Прошло больше года. Наконец граф выздоровел. Он стал толстым, а его голос потерял мужественность.
Когда Люк был еще маленьким, ему приходилось сдерживаться изо всех сил, чтобы не улыбнуться, услышав голос графа. Звучал он очень смешно.
Граф Ланнес де Ланцак всегда относился к нему хорошо. Люк точно знал, что именно ему он обязан тем, что за кражи его не наказывали строже. Когда отец его наказывал, граф всегда был рядом и строго следил за тем, чтобы отец не слишком расходился. Он также запретил закрывать решеткой окно омшаника. Теперь, когда Люк начал об этом задумываться, ему показалось странным, что деревянные ставни почти никогда не были закрыты на засов. «Словно на приманку для мух поймал он меня на омшаник», — подумал Люк. Но зачем? Чего добивался граф?
Когда Люк немного подрос, он заметил, что граф смотрит на него как-то странно. Взгляд его был печален. Говорили, что раньше он был большим бабником. А после излечения женщины к нему в дом больше не ходили. Он много часов проводил в молитве в храмовой башне. На нем род Ланнесов де Ланцак должен был оборваться. Сознание этого наполнило его печалью и отчаянной набожностью, и с годами его подавленность душным ковром укрыла всю деревню.
Эта подавленность пробудила в Люке дерзкие мечты. Однажды ночью он подслушал разговор родителей и услышал, как мать сказала, что граф видит в Люке сына, в котором ему отказал Бог. Отец из-за этого сильно разозлился. Он кричал и обвинял маму… И запретил ей когда-либо говорить об этом.
На следующее утро Люк долго разглядывал свое лицо в миске с водой. Разве он похож на графа? Может быть, совсем чуть-чуть? Вдруг граф надумает взять его приемным сыном, чтобы был кто-нибудь, носящий имя Ланцак? Может, однажды он станет хозяином господского дома?
