Карина Демина - Леди и война. Пепел моего сердца
Одна такая, с грудью, обнаженной почти до сосков, подскочила к Урфину и выгнулась так, что Тиссе тотчас захотелось в волосы вцепиться.
В длинные такие кудрявые волосы.
С красной лентой еще.
— Чего угодно славному рыцарю?
— Комнату. Хорошую. Чтоб матрац без клопов, одеяло теплое. И запор на двери.
Сказал, взгляда от этой груди не отрывая.
— Еды. И передай Завихряю, что старый друг пожаловал.
Монету уронил в вырез. И девица засмеялась.
— Мальчика отправить на сеновал? — голос у нее сделался низким и журчащим. — С остальными?
У Тиссы от злости и обиды в горле запершило. На сеновал? С какими остальными?
— Тебе понравится…
И пальчиком по шее провела.
— Мальчик останется. Показывай комнату.
Пришлось подниматься на второй этаж по скрипучей лестнице. И доски настила прогибались так, что Тисса не могла отделаться от ощущения — еще немного и она провалится. Комната оказалась тесной, но с двумя окнами. Впрочем, сохранения тепла ради окна были закрыты ставнями.
Им оставили свечу в глиняной плошке, пообещали принести ужин и воду для умывания.
Пахло не очень хорошо.
И кажется, за стеной шебуршали мыши.
— Все лучше, чем в стогу ночевать, — оправдываясь, произнес Урфин.
Обойдя комнату, он проверил на прочность ставни, внимательно осмотрел дверные петли, пояснив:
— Иногда они хитро устроены, так, что снаружи снять можно.
Зачем?
— Из некоторых гостиных домов гости не возвращаются.
Ужас какой! И тот стог, о котором Урфин упоминал, уже не кажется столь уж мрачной альтернативой нынешнему ночлегу. Хотя… на улице мороз и волки.
— Ну… здесь одеяло есть, — сказала Тисса, присев на край постели.
Из волчьих шкур, давно не проветривавшееся и впитавшее все запахи, которые только были в этом месте. Раздеваться Тисса не станет.
— Ребенок, — Урфин сел рядом и обнял. Хорошо, теперь мыши точно не нападут. — Дальше будет так же. Или хуже. Я понимаю, что ты к такому не привыкла, но мы не можем позволить себе карету.
…а также шатры и свиту, которая сгладила бы тяготы путешествия благородной дамы. Или хотя бы повозку, вроде той, в которой Тиссу и Долэг везли к Замку. Правда, по повозке Тисса ничуть не скучает.
Верхом — оно куда интересней, только…
— Я мышей боюсь, — призналась она.
— Ну… с мышами я как-нибудь справлюсь.
Еду принесла не девушка, но грузный мужчина с гнилыми зубами. Он молча поставил поднос на единственный стул и дверь прикрыл. На засов.
— Чегой надо? — поинтересовался, разглядывая Тиссу.
— Пару лошадей. Хороших. Таких, которые выдержат дорогу. Еды. И новостей.
Особенно еды. Близость ее манила.
Ребра. Жареные на углях. С коричневой корочкой, с жирным соком, вытекающим на миску. Щедро посыпанные крупной солью и тмином. Ароматные. Уложенные на куски белого, рыхлого хлеба. И квашеная капуста с брусничной россыпью.
— Коней нема.
— Найди.
Гнилозубый кивнул, мол, найдет или хотя бы постарается. Тисса очень надеялась, что этот разговор не затянется надолго и ребра не остынут… леди не должна испытывать такой голод!
А оруженосец приступать к еде раньше рыцаря.
— Слыхать… всякого. Людишек много пообъявилось. Языкастых. И с города потянулися… ходют по вескам, бають байки, баламутят народ.
— И чего бают?
— Да… — опасливый взгляд в сторону Тиссы, видать, не доверяют ей настолько, чтобы разговоры опасные вести. — Бают, что людишки все ровня друг другу, а значится надо у одних взять и другим дать. Тогда и будет шчасте.
— Слушают?
— Ну… по-всякому оно. Еще бают, что честным людям надобно вместе быть. И своего затребовать. С оружьем. Что лэрды совсем страх потерямши. И что припугнуть их надобно.
Ох, от таких разговоров Тисса совсем аппетит потеряла.
Ну почти совсем.
— Только здешний народец себе на уме. Сами на рожон не полезут по-за чужого дядьку. А вот если полыхнеть вдруг, тогда да…
— Ясно.
Урфин посмотрел на Тиссу и вздохнул, ему явно не хотелось говорить при ней то, что он должен был сказать.
— Передай… добрым людям, что если говорунов станет меньше, лэрды будут благодарны. Одна больная голова много здоровых сбережет.
Гнилозубый важно кивнул и поинтересовался:
— А с бумажками чего?
— Какими?
— Которые энти носют. Вона, — он вытащил из рукава мятый листок. — Мне дали, велели, чтоб в комнатах оставлял. И так давал читать, кому охота.
Листок Урфин разгладил, пробежался по строкам и убрал в карман.
— Жги. А тех, кто эти глупости разносит, учи. Но аккуратно. Не надо лишнего внимания. И еще, передай, что там, где эти бумаги печатают, немалые деньги крутятся. И если вдруг хорошим людям понадобится эти деньги на какое другое дело использовать, то лэрды с пониманием отнесутся к… уменьшению количества типографий.
— Так эт… ежель полыхнеть?
— Будете работать, тогда и не полыхнеть. Что меня видел — забудь. Так оно спокойней будет. Ясно?
И когда спустя семь дней в гостином доме появится гонец с печатью и бумагой, в которой будет изложено, что Высокий Совет разыскивает мормэра Урфина Дохерти по обвинению в измене и покушению на жизнь лорда-протектора, Завихряй совет вспомнит.
Он гонца накормит, напоит и теплую бабу подсунет, которая обо всем и выспросит подробненько. А на следующий день выпроводит на тракт, пожелавши удачи. Конечно, награда за поимку государственного преступника обещана немалая, и шевельнется в душе жадность, да только Завихряй ее удавит. К деньгам? Нет, длинный язык к петле приведет. Если не стража вздернет, чтоб не делиться, то лэрд отыщет… или другие. Говорливых нигде не любят.
Потому и будет Завихряй молчать.
И человека с серой сумой, набитой бумагами, встретит, как дорогого гостя… и не удивится внезапному того исчезновению из надежной, запертой комнаты. В жизни всякое бывает.
День второй.
От первого отличается мало. Разве что с визитом к Нашей Светлости никто не стремится. Ультиматум озвучен и переговоры возобновятся лишь тогда, когда Наша Светлость изъявит желание ультиматум принять.
А она не изъявит.
Фаворитка, значит?
Титул. Положение. И содержание за счет бюджета?
Свобода действий.
В установленных Советом рамках.
Они и вправду думают, что я соглашусь?
Новости приносит Сержант. Они неутешительны.
Совет большинством голосов принял резолюцию о введении особого положения. И передаче власти Совету. Дару надлежит подчиниться и сложить оружие. Передать Нашу Светлость под опеку Совета.
