Олег Верещагин - Оруженосец
Эйнор верил. Поэтому задержал дыхание, когда Нарак взял его руку и надвинул перстень на тот же палец, на котором носил сам. Странное дело. Пальцы князя были почти вдвое толще пальцев юного нуменорца, и перстень не был князю тесен… но не болтался и на пальце Эйнора. Пришёлся впору. Точь–в–точь.
— Всё, что ты скажешь и сделаешь — скажу и сделаю я, — сказал князь и положил руку на плечо Эйнора, обтянутое тугой кожей. — Последний князь Кардолана. Иди теперь. Иди.
Князь толкнул Эйнора в плечо и пошёл к окну.
Глава 5,
в которой Эйнор и Фередир узнают кое–что неприятное об Аннуминасе.
В этом пути Эйнор был один.
Он ничего не рассказал и не собирался рассказывать Фередиру, а сам оруженосец не спрашивал ни о чём — ему было вполне достаточно того, что он, Фередир, едет почти стремя в стремя со своим рыцарем. Поэтому Эйнор остался один со своими мыслями и со словами князя — странными, необычными. Почти пугающими…
Фередир.
Как и все нуменорцы, Эйнор, конечно, мечтал о древней славе Арнора, что и говорить. Но это были именно мечты. Потомки рыцарей Нуменора жили долго — почти вдвое дольше Людей Сумерек — но уже и прадед Эйнора не помнил дней единства. Кардолан казался вечным. И Эйнор в глубине души был твёрдо уверен — так будет и дальше. Он умрёт или падёт в бою, но и его внуки и внуки его внуков будут служить князьям Кардолана.
И вот… Впрочем, наверное, все большие вещи делаются вот так просто и обыденно. Большие слова и великие поступки выходят вперёд потом, когда уже никто не помнит мелочей, а забывать всё–таки не хочется…
…Они правым берегом Сероструя выбрались на Южный тракт и двинулись по нему на северо–запад. Места эти всё ещё были довольно густо населены, встречались не только многочисленные путники — в одиночку и группами — но и поселения, придорожные трактиры и постоялые дворы… Шли дни — один, другой, третий… пятый… восьмой… двенадцатый… и уже давно осталась позади граница Артедайна и Мост Каменных Луков, по которому перебрались, заплатив пошлину, через Барандуин. Почти сразу после выезда из Зимры Эйнор повернул перстень жемчужиной внутрь, к ладони. И обратно уже не поворачивал. Ни к чему видеть кому ни попадя Калан Айар. Фередир — тот видел, когда выезжали. И сделал большие глаза, восхищённо уставился на своего рыцаря.
Артедайн жил так же, как и Кардолан — пробуждающейся после зимы жизнью. И люди были такие же, и язык, и всё остальное. И, если честно, Эйнору казалось, что нет никакого поручения князя, а есть просто какой–то обычный выезд, сколько их было…
Однако, за древним селением Пригорье начиналась запустевшая земля. Столица Артедайна — Форност Эрайн — и людные земли вокруг неё оставались по правую руку и позади.
Они последний раз заночевали под крышей — дальше живых поселений не было — в большом трактире «Гарцующий Пони». Местные жители были непохожи ни на нуменорцев, ни на северян — невысокие, черноволосые, напоминавшие дунландцев с юго–востока. Но тоже считали себя верными подданными артедайнского князя — и уж конечно, владельцу трактира Наркиссу не было дела до того, кто такие постояльцы — лишь бы платили да не безобразили. А комнаты у него всегда были на любой вкус и в полном порядке…
…Утро, когда они выезжали из трактира, было тёплым, мокрым и туманным. Туман лежал густющий, слоистый.
— Через шесть дней будем у Морока, — Эйнор подтянул подпругу Фиона, провёл перчаткой по крупу. Хозяйские работники принесли вьючные сумы с продуктами. Для них рыцарь и оруженосец ехали в Форност Эрайн — срезая по течению Барандуина к Северному Нагорью. Возле конюшен несколько артедайнских пограничников выводили своих коней, переговаривались; на высоком крыльце трактира стояли двое эльфов — в серых с переливчатой зеленью плащах, оттопыренных мечами, тёмные волосы схвачены обручами, за плечами — луки, лёгкие узкие сапоги заляпаны грязью, как и низ плащей. Под плащами мерцали двойного плетения кольчуги с нагрудниками. Вчера вечером эльфов среди постояльцев не было… Плечи лучников украшал серебряный корабль Кирдэна, властелина Гаваней. Через весь Артедайн добирались сюда — зачем? Эльфы опирались на длинные «ушастые» копья и смотрели вокруг благожелательно и немного насмешливо. Вещи, видимо, лежали в номере, кони стояли в конюшне. Точно — Эйнор вспомнил двух рассёдланных — рослых и тонконогих — жеребцов–меаров под синими с белым попонами, которые стояли в конюшне. Вечером их не было — ага, значит, эльфы приехали ночью. Или даже под утро — не почистились.
— Ну поехали, а? — тоскливо сказал Фередир, подводя коней.
— Да чего ты так заторопился? — Эйнор погладил морду Фиона и взлетел в седло, привычно откинув плащ. Фередир поспешил последовать примеру рыцаря и прошептал:
— Эльфы…
— Ну и что? — Эйнор, уже проезжая мимо стоящих на крыльце, поднял руку — две руки поднялись в ответ, артедайнцы просто внимания не обратили.
— Да ну их… — буркнул оруженосец. Передёрнул плечами. — Не люблю.
Об этом отношении своего оруженосца к эльдарам Эйнор знал давно, но всё время забывал. Ему самому с детства эльфы казались притягательными — величавыми, грустными и отважными. Но он уже тогда заметил, что большинство людей на них смотрят так же, как Фередир. И давно отчаялся переделать оруженосца. Вот и теперь тот не скакал галопом подальше от постоялого двора только потому, что не хотел опережать рыцаря.
— Глупо, — заметил Эйнор, пришпорил коня и Фион привычно пошёл ровной иноходью. Фередир тут же нагнал своего рыцаря, держась в седле, как влитой.
— Поедем шагом, — попросил он. — Расскажи мне дальше «Лаэр Ку Белег»[16], а?
— Я уже рассказывал, — усмехнулся Фередир.
— Ну, всё равно…
* * *
В следующие дни туман почти не рассеивался. Временами — редел, временами — сгущался опять… но даже если начинал дуть ветер — с севера или северо–востока — он только таскал этот туман с места на место. Мир ограничился до десятка шагов — и даже когда они выбрались из леса на холмы — не стал шире. Особенно резким был ветер по ночам. В лесу ещё можно было забраться под выворотни могучих древесных корней. А в холмах… путники ставили по бокам от бивака коней, растягивали как стенки плащи — запасные — разводили костёр и ночевали, завернувшись в свои плащи и поставив под голову сёдла. Огонь горел плохо, а в холмах вдобавок почти не стало топлива. Тонкая путаница веток кустарника и вереска сгорала то слишком быстро, то наоборот — разбухшая от влаги, никак не хотела разгораться. Утро наступало только внутри, в голове — а вокруг царил тот же серый сумрак. Эйнор с трудом восстанавливал в памяти путь — временами в мозгу тоже возникал какой–то туман, и заученные и пройденные карты путались. По ночам, правда, не было того, чего он опасался — шёпота. Те, кто бывал тут часто, говорили, что он случается по ночам, как будто к костру кто–то подсаживается — и… Если слушать или, храни Валары, начать отвечать — можно потерять рассудок. Так бывает часто в таких местах, где жили люди, а потом ушли не по–доброму.
