Ольга Громыко - О бедном Кощее замолвите слово
Кощей лоб нахмуренный расправил, улыбнулся, на левой щеке ямочка задорная заиграла:
– Да это я, Прасковья Лукинишна, смотрю, что ты примерилась мне цельную курицу на тарелку положить. Поставь на место блюдо, захочу – сам возьму.
– Захочешь ты, как же! – Ворчит стряпуха, и норовит-таки Кощею курицу подкинуть. – Прежде рак на горе свистнет! Какая там курица – цыпленок махонький, и пяти фунтов не потянет…
– Не до еды мне сейчас, – говорит Кощей, улыбку пряча, – ночь не заладилась, и день наперекосяк начинается – прискакал из степи гонец, принес весть черную – хитрые басурмане, как и обещались, наших купцов не трогают, а иноземных давеча подчистую вырезали и товары их себе забрали. А товары-то – шелка заморские, раньше их кораблями возили, но уж больно долго и дорого оказалось: за морем телушка – полушка, да рубль – перевоз. Только-только по степи торговый путь наладили, ан басурмане возьми да ордой своей тот путь перекрой – ни пройти, ни проехать. Дань просят непомерную, а кто упирается – все забирают и самого рубят досмерти. Надо ехать, разбираться.
– Дружину скликать али отряд малый? – Спрашивает воевода.
Кощей головой качает.
– Никого не надо, и сам дома посиди – вызнай, коли сможешь, как злодей в терем проник, нет ли где подкопа за оградой. На дружину снаряженную басурмане только озлятся, отряд же супротив орды, буде что, все равно не выстоит. Один поеду. Вот только Василису с собой прихвачу – пускай хан видит, что я кольцо не ради виду на палец вздел.
А я на Кощея с ночи злая, никак в толк не возьму, за что он на меня ополчился – огурца пожалел, что ли?
– Ты же, – говорю, – давеча вдоветь надумал, а теперь жена сызнова понадобилась, басурманина главного задабривать? Не поеду, не заставишь!
– Тебя заставлять – себе дороже. – Отвечает Кощей, из-за стола вставая. – Потом сраму не оберусь, коль при басурманах и мне шиш сложишь. Сиди дома, воля твоя.
Дался ему этот шиш!
Ушел Кощей, стряпуха на меня ворчит:
– Пошто Костюшу обидела? Не брал он прежде жен к басурманам, а за тебя, видать, беспокоится, как бы не случилось чего, пока он в отъезде.
– Или похвастаться решил, какая у него жена молодая да красивая! – Упираюсь я, а самой лестно, да и на басурман живых поглядеть хочется.
Распахнула я окошко, смотрю – Кощей уже на коня вскочил, поводья подбирает. Не поспею спуститься, один уедет! Перегнулась я через подоконник, крикнула вдогонку:
– Стой, погоди, я передумала! При басурманах, так и быть, ничего складывать не буду!
Услыхал Кощей, вытянул Пашу плеткой вдоль зада лощеного, осерчал конь-огонь, скакнул до самого оконца, я только пискнуть и успела, как супруг меня, чисто морковку из гряды, из терема выдернул и к себе на колени пристроил.
Конь бежит – земля дрожит, из камней искры высекает, реки с маху перелетает, хвостом следы заметает, ворчит недовольно сквозь узду железную:
– Вше-то шебе, хожаин, жуки жажпушкать, я пы и так допрыгнул…
Кощей перед конем извиняться не спешит, посмеивается:
– Тебе, Пашка, хворостину не покажи – с места не стронешься.
Всхрапнул конь обиженно, да как припустит напоказ – у меня коса колом назад встала!
Кощей коня осаживает, плеткой охаживает:
– Ах ты, волчья сыть, травяной мешок, куда тебя черти несут, не ровен час, сызнова споткнешься, потом оправдываться будешь!
– Ну ты и жлопамятный, хожаин! – Ржет конь, на трусцу переходя. – У меня, может, дар вешшый – шпотыкатша, когда дома што неладно! Вшпомни – как я шпоткнусь, так в тереме труп и шышшут!
– Будет врать-то, Паша, ты через раз спотыкаешься! По тебе судить – у меня окромя жен вся челядь разом с дружиной перемерла!
– Ну, не вшегда шрабатывает, а так – вешшый! – Не сдается конь.
Засмеялась я, перебранку их слушая, тут Кощей мне и говорит:
– Я тебя, Василиса, об одном попрошу – в тереме измывайся надо мной, как хочешь: вареники соли, супружеским долгом попрекай, при челяди бранись, ночами спать не давай, но у басурман, будь добра, веди себя тише воды, ниже травы. А то решат басурмане – если Кощей с одной женой управиться не может, то и нам он не указ.
Сказал – как из ушата водой студеной окатил. И не думала я над ним измываться!
– Один только вареник и присолила, знать не знала, кому он достанется! И жар-крысу в терем не приносила! А бранится ты первым начал!
– …и перечить тоже дома будешь. – Добавляет Кощей невозмутимо.
– Ах, так? Могу и вовсе рта не раскрывать!
– Ох, и возрадовался бы я, да что-то не верится, – посмеивается муж.
Я только глазами на него сверкнула – мол, плохо же ты меня знаешь!
Пашка туда же:
– Пошпоим, хожаин? И шашу не выдегжит!
– Ты скачи давай, кляча ледащая! Как бы это мне еще с тебя эдакий обет взять, а?!
То не туча черная на землю тень бросила – стоит во степи орда басурманская, куда ни глянь – все шатры бессчетные, табуны коней неоглядные, басурман полчища несметные. Увидали нас – да как завоют, заскачут, сабельками кривыми затрясут! Я к Кощею прижалась, а он поясняет тихонечко:
– Басурмане почет нам выказывают, хуже, кабы молчали…
Дивлюсь я на басурман: затылки выбритые, глаза раскосые, усы ниже бороденок жидких свисают. На всех платье долгополое, полосатое, как батюшкин халат банный, шапки высокие, мехом отороченные, по виду – мяукал тот мех когда-то.
Встал конь, как вкопанный, двадцати саженей до самого богатого шатра не доехали. Спешился Кощей, меня ссадил. Выходит из шатра главный басурманин, хан по-ихнему – шапка на нем белая, красной лисой опушенная, червленые сапоги жемчугом расшиты, чекмень соболем подбит. По-лукоморски с запинкой изъясняется:
– Ай-ай, какой важный гость наш орда пожаловал! Здравствуй тысяча лет, великий шаман Кощей!
Басурмане перед ханом так на землю и повалились, лицами в нее уткнулись, глаз поднять не осмеливаются.
– И тебе многие лета, хан басурманский. – Неспешно отвечает Кощей, колен не преклоняя, взгляда гордого не отводя. Гляжу я на него – поневоле любуюсь: экий у меня муж статный да отважный, перед самим ханом шапки не ломит. Таким мужем и перед подружками похвалиться не зазорно, это тебе не Муромец – за тем знай следи, чтобы перед гостями не зевнул али промеж ног не почесался. – Дело у меня к тебе великое, разговор нешуточный.
А хан и сам прекрасно знает, чего Кощею от него надобно, но виду не кажет:
– Ай-ай, дорога долгий, солнце жаркий, какой-такой дела на усталый голова? Заходи в шатер, дорогой гость будешь! Будем кумыс пить, жареный мясо есть, мой жена песни слушать, потом дело говорить. Заходи, и персика своего с собой веди! Ай-ай, какой женщин! Кобылица степной, кошка дикий, кумыс пенный! У кого ограбил? – скажи по секрету, да?
