Тимофей Алексеев - Дети заката
Впервые ещё мальцом заплутал, лет пять ему тогда было. Белка его с тропинки нахоженной увела. От дерева к дереву прыгала, да низко так, оборачивалась к нему, как будто ждала, когда он её нагонять начнёт, да потом опять прыг да скок. Ну а после заскочила на разлапистую ель, поцокала в ветвях, да и пропала из виду, словно и не было её вовсе. Огляделся Митя: места незнакомые, никогда здесь не был и с отцом здесь не ходил. Испугался, присел на гнилой пенёк, заплакал. Грязными ладошками слезы размазывает и тихо так скулит, только помочь ему некому. Пробовал, как сегодня, кричать, тоже до хрипоты докричался. Но поблизости никого, только ветер шумит кронами, словно ругает его, журит, что с тропинки сбился.
Наплакавшись, ладони от лица отнял да снова закрыл. Думал, померещилось: девушка перед ним стоит. Он таких никогда не видел, словно из сказки, что мать читала ему по вечерам да картинки в книжке показывала. И сарафан на ней как из книги той, и волосы так же прибраны. Молча она за руку взяла его, да по лесу повела, и на тропу вывела. Остановилась, когда уж и деревню видать стало, погладила его по волосам, лицо заплаканное ладонью вытерла да молвила странно:
— Жду тебя, когда вырастешь да ума наберёшься. Потом за тобой сама приду, когда узнаю, что готов ты. А пока живи, опыта да разума набирайся.
Сама же обратной дорогой пошла и исчезла за деревьями…
Дмитрий за давностью лет почти забыл об этом случае, вот сегодня только и вспомнилась. И как жаром вдруг в груди: а что, если и сегодня она явится?! Нет, так не бывает… Тогда-то он отцу рассказал, думал, смеяться будет, сам краской залился. А нет! Погрустнел отец да сказал, в сторону глядя:
— Приснилось тебе… Нет тут никого, кроме грибников! Привиделось… Ты об этом меньше-то думай да меньше говори на улице, ненароком смеяться начнут…
Вдвоём они тогда с ним всё лето жили. Мать в больнице лежала в области, занемогла… Потом как бы и согласился с ним Митя: может, правда приснилось. Наплакался да уснул — с кем не бывает.
Чай кипел со смородиновым листом, пар от ведра, а ночь уж совсем к костру подошла, сон только не шёл. Страха не было, знал, что утром низиной всё равно к реке выйдет. А там только шагай, река, она приведет к селу, своему или соседнему, — мимо не пройдёшь. Мало ли он в лесу ночевал? Жаль только вот бруснику придётся бросить.
Уже когда совсем ночь пришла, Млечный Путь дорогу на небе выстелил, костер жар свой поумерил, сунулся Дмитрий головой в колени, дрёму почувствовал. Жар ровный, не обжигающий — безветрие. И так покойно вдруг стало! Лёг на наломанный пихтовый лапник, руками обнял сам себя за плечи, чтобы дольше сохранять тепло, да и заснул, как бы в яму провалился.
Сны снились Дмитрию странные, всегда, с детства. Отрывками разных историй, никогда с ним не происходящих. Фрагменты наплывали один на другой, и как бы воссоздавалась картина из необычной жизни. И люди были совсем другие, и природа была другая. Не та, что сейчас, вырезанная, исковерканная, а нетронутая, первозданная.
И казалось Дмитрию, что он тоже находится там. Всегда вела его женщина, длинноволосая, статная и, по-видимому, очень красивая. Её лица Дмитрий никогда не видел, так как длинная прядь русых волос закрывала её чело. Она ничего не говорила, звала его за собой рукой, и рукав сарафана падал ей на локоть, обнажая белизну кожи. Только Леший идти не мог: сон пеленал его ноги, путал, словно травой или верёвками. И он во сне только шевелил ногами, вздрагивал, стараясь разорвать то, что его держало, но не мог. И просыпался с ощущением чего-то потерянного и не прояснённого для себя, и, молча глядя в звёздное небо, вспоминал тот сон.
На душе оставалось щемящее чувство тоски о несбыточном. Но с восходом солнца всё проходило, и те ощущения вместе с подсыхающей росой улетали, а он становился самим собой. И всё же где-то в глубине души надеялся, что однажды ночью сон этот вновь придёт к нему. И он увидит лицо зовущей его незнакомки, услышит её голос. Как и в детстве, ничего после этих снов не происходило. Они не были предсказывающими или пророческими, но оставляли свой след в памяти Дмитрия. И когда снился очередной сон, он старался отыскать ту, что манила его, звала к себе, а он никогда не мог подойти к ней, не мог оставить с собой…
Однажды она пришла воочию, когда он со сломанным позвоночником, перепутанный парашютными стропами лежал на сосновых вырубах, а лесной пожар, треща, подбирался к нему со стороны купола. И он, обезноженный, не мог пошевелиться, а только шептал разбитыми губами в порванную гарнитуру радиостанции, прося о помощи. Она появилась в своём белом вышитом сарафане, обошла вокруг него, как бы наложила защитный круг, и огонь поник и отступил, повинуясь ей.
— Кто ты? — прошептал Дмитрий, видя, как она будто уводит огонь от него, направляя его совсем в другую сторону.
Она впервые повернулась к нему, но не открыла лица.
— Берегиня твоя…
— А это что?
— Это я тебя оберегаю. Твою жизнь храню.
— Ты ангел, что ли?
— Нет, ангелов не бывает. Я — Берегиня.
— А что же ты меня оберегаешь?
— Как же не беречь? Помнишь, ты за белкой побежал и заблудился?
— Помню…
— Я к тебе явилась…
— А-а! — оживился, вскочить хотел — ноги не слушались.
— Лежи, — сказала. — Скоро за тобой прилетят.
— Рация не работает, не найдут сразу. А пока ищут, я…
— Найдут. Я же с тобой.
— Нет, не верю… Это сон или бред. В жизни так не бывает.
— Бывает. Я тебя выбрала и веду, пока ты не вырастешь и ума-разума не наберешься.
— Да я вырос!
— Телом вырос, духом слаб. А я жду, когда ты станешь воином.
— Был я… воином.
— Знаю, только ты тогда отбывал повинность. Настоящий воин — это другое.
В небе послышались свистящие, шлёпающие звуки винта, разрубающего горячий летний воздух. Вертолёт заходил на посадку, поднимая с земли сухую траву и мелкие сосновые ветки.
— Так скажи, какой настоящий воин? — кричал Леший сквозь шум винтов. Но она не слышала его, её подхватил горячий воздух, и она взлетела, закружилась вместе с листвой да пропала из его глаз.
— Берегиня, хоть теперь имя твоё знаю… Знать, не смерть — отвела ты.
«Только кто же это? Откуда? Видно, в бреду привиделось. Берёзку с девушкой спутал. А жаль…»
Утром проснулся Дмитрий от холода. Костёр догорел, солнце ещё только вставало, на краю леса был виден розовый след по верхушкам деревьев. Подбросив дров и нагнувшись, стал дуть на угли, спрятавшиеся под пеплом. И вот робкий язычок пламени лизнул жёлтые хвоинки, обрадовался, весело побежал по тонким сучьям, отдавая ещё дымное тепло Дмитрию.
