Сергей Алексеев - Волчья хватка. Книга 3
А эти смирные, как овцы в отаре при надзирающем и строгом пастухе.
Глазастый вежда с вежевой башни скоро нрав обозников высмотрел, вынюхал и донёс игумену. Тот не всполошился, велел в колокол ударить, по уставу, звал к вечерней молитве. Минуты не прошло, как всякое оружие в обители и скитских поселениях окрест исчезло, вместо доспехов на монахах и послушниках одни только серые подрясники остались. И ратный пыл в очах сменился на иноческую покорность: потянулись из скитов в обитель молельники, сутулые от поклонов, затворники, бледные и узкогрудые. Шепчут себе под нос тропари вместо боевых кликов.
Митрополит и колокола услышал, и замысловатое мельканье огней на вежевой башне узрел, поскольку, едва сбросив с плеч дорожный тулупчик, не увещевать принялся, скорее уличать и пытать с пристрастием. Не в уединении
— прямо на высокой рубленой паперти храма, благо что в обители было пустынно и лишь один юродивый сидел, слепой и глухой, ровно истукан каменный. Братия не скоро собиралась из отдалённых скитов. Иные скрыты были в лесах за версту и более.
— Кому знаки подавал? Почему в колокол бил? Своих разбойных людей упреждал?!
— К вечерней службе звонили, святейший, — покорно молвил Сергий. — Чтоб в скитах слышали. Они ведь там времени не знают…
— Отчего не по чину звонят?
— По уставу, святейший. Устав у нас таков…
— Подобным звоном знак подают!.. Не звон — потеха, игрище скоморошье!
— И тут твоя правда… Незрячих послухов у нас много. Для них и звоним, чтоб не напутали чего…
Митрополит обвял от негодования.
— Незрячих?!
— В последнее время много слепых прибивается, — смиренно и охотно объяснил Сергий. — Толпами идут. Вон, позри!
И кивнул на юродивого. Алексий посохом перед его носом помахал, в глаза заглянул — перламутровые бельма…
— Откуда же берутся?
— Одному Богу известно, — посетовал игумен. — И ладно бы трахома — иная хворь привязывается. Ты, святейший, всё ведаешь про глазные болезни.
Ханшу Тайдулу в Орде избавил от темноты. Да по Руси теперь зараза расползлась, спасу нет. Ладно, бельма растут, ато глаза вроде бы целы, но света не зрят. Особенно в осенних сумерках так и вовсе ничего не видят. Куриная слепота, что ли?..Вот и звоним эдак на вечернюю службу. Сойдутся всей час, так иных сам позришь.
Алексий выслушал замысловатую речь настоятеля и, похоже, не понял, хвалят его или скрытно надсмехаются. Поэтому проворчал неуверенно:
—Что–то не видел я на Москве толпы незрячих…
—Верно, чудотворче, и не увидишь. Они же к нам бредут. Мы всех принимаем… Алексий головой потряс, трижды перекрестился, словно сгоняя наваждение.
—А зачем светочами с башни махали?
—Так у меня глухих скитников довольно. Ушная хвороба ходит, ужель неслышал? Гной течёт, глохнут люди…
—На всё ответ припасён!.. Сколько ныне народу у тебя по скитам сидит? Настоятель непритворно вздохнул.
—Малое число, святейший, по иноку да по паре послушников в каждом.
Да и те тёмные или вовсе немтыри. Что–то не идут здоровые в обитель, как прежде. А несёт к нам весь сор мирской, человеческий… В распахнутые ворота и впрямь начали входить иноки и послухи — слепые, горбатые: иные на четвереньках ползут, иных трясучка бьёт. У многих лица старыми рубцами посечены, ровно у воинов бывалых, у иных рук не достаёт. Входят, кланяются Алексию и выстраиваются, будто на показ. А один, с батожком, взошёл на паперть и пал на колени перед митрополитом.
—Отче! Чудотворче! — возопил, однако же, точно обращаясь к святейшему. — Исцели! Во имяХристаиПресвятойБогородицы! Снимипелену с очей моих. Света не видывал! Приложи свои длани! Вместо зениц в глазах стояли одни яркие даже в сумерках белки. Ощупью потянулся к рукам Алексия, однако, не отыскав их, прильнул к ногам и стал целовать сапоги. Привыкший к подобным молитвам и стонам страждущих, митрополит отчего–то смутился, попятился, посохом оттолкнуть попытался незрячего. Но будто и сам слепой, тыкал мимо. Сергий на помощь пришёл, прикрикнул:
— Изыди! Ступай прочь! — и, взявши за шиворот, оттянул послуха. — Иди, покуда плетей не получил!
Слепой зарыдал как–то по–женски, пополз в темноту, забыв свой батог.
— Ох и излукавился же ты, игумен! — голос у стареющего митрополита от возмущения становился по–отрочески ломким. — Ты кого мне явил?!. Отребье, не народ! А где иноки, что на конях скачут да лихоимством промышляют? Или думаешь, не знаю ничего?
Сергий оставался непоколебимым.
— Они телом убогие, но духом сильны. На том и держится ныне Русь…
Митрополит огляделся и, кажется, высмотрел уединённое место — возле приземистого сарая с горой пиленых дров. Размашистой походкой ушёл, выбрал себе чурку потолще и сел, обвиснув на посохе, словно уставший рубщик.
— Всё крамолы творишь, игумен, — заговорил обидчиво. — Мало от тебя ереси, так ещё и ордынцев дразнишь своими лукавыми игрищами? Думаешь, не изведали они дел твоих тёмных? Или и татарам являешь сброд?.. Полагаешь, глупцы, не знают, какие послухи в потаённых скитах собираются? Ножи заместо крестов носят?.. Я столько сил положил, столько стараний, дабы примириться с Ордой! Ярлык получил и неприкасаемость храмов исхлопотал! Ох, навлечёшь ты беду, не миновать набега. Токмо уж не Москву станут жечь — святые обители рушить!
Настоятель заботливо укрыл его плечи дорожным тулупчиком, слушал и помалкивал, зная нрав Алексия: строг и крут он был лишь в пору, когда говорили с глазу на глаз. А при чужих ушах сора из избы не выносил, напротив, поддерживал всячески, тайно или явно способствовал и даже защищал. Слушал его игумен и про себя мыслил–не коритьи не сыскереси приехал чинить митрополит, как бывало прежде; что–то иное привело его в пустынь. Поэтому стоял и ждал, когда притомится от словес владыка всея Руси.
Тот и впрямь поносил Троицкую обитель недолго и как–то не очень старательно. В былые времена поболее выражал гнев и посохом замахивался.
Ныне же кружился около, словно учёный волк, даже единого коня угнать не мог, даже хватки сделать не захотел.
Настоятель стоял на страже и молчаливо оборонял свой табун.
—Заезжал ли к тебе великий князь Дмитрий? — как–то отвлечённо и вдруг спросил святейший, глядя на цепочку убогих, змеящуюся по ступеням высокой паперти.
—Летом бывал, — отозвался Сергий. — Ныне не до нас ему, сирых…
—А Митяй? — будто лук натянулся в очах митрополита. — Духовник княжеский?
Оба они наведывались в обитель, но тайно, и поэтому настоятель, ничуть не колеблясь, ответил:
—Столь важные особы нас не балуют… Только ты, святейший, и снисходишь.
