Сын менестреля - Джонс Диана Уинн

Киалан вздохнул:

– Ну, ладно. Спасибо, конечно.

– Запомните, – сказала мать, обращаясь к Морилу, Брид и Дагнеру, и Морилу стало очень по себе, потому что «запомни вот что» было любимым присловьем Кленнена. – Киалан – ваш брат. Если кто-то вас спросит, то он лежал больной во Фледдене.

Олоб брел к Маркинду. Морилу показалось, что конек тоже не выглядит счастливым: голова у него была опущена. Самому Морилу было так тошно, что ему чудилось, будто он слышит собственную тоску, будто она жужжит у него в ушах. И как он ни пытался, ему не удалось спрятаться в туманные грезы. Он ярко и с отвратительной четкостью воспринимал все, начиная с листвы живых изгородей и кончал формой носа Киалана. Орлиный нос Киалана был так не похож на носы Дагнера, Брид и Морила, что каждый с первого взгляда должен понять, что он им не родственник. И вообще, зачем выдавать его за родню? И знал ли Кленнен, что Киалану нужно именно в Ханнарт? Кленнен туда не поехал бы, потому что он никогда не ездил в Ханнарт. И почему те шестеро убили Кленнена? Кто они были и что искали в лесу? И почему, ну почему Кленнен отдал Морилу квиддеру, которую ему вовсе не хотелось иметь?

«Я никогда не стану на ней играть, – подумал Морил. – Я буду ее полировать и натягивать на ней струны и, может быть, время от времени стану настраивать, но играть на ней я не буду. Я знаю, что мне надо было бы радоваться, потому что она, должно быть, очень дорогая… Только она не может быть настолько старинной, чтобы принадлежать Осфамерону. Он – слишком давняя история… Но она мне не нравится, и она мне не нужна».

В дальнем конце долины показался Маркинд. Морил невольно пригляделся к нему так, как всегда оценивал незнакомый город. Сонный и благопристойный, решил он. Много не заработаешь. А потом он вспомнил, что едет туда жить, а не петь, и постарался взглянуть на ряды желтовато-серых домов с дружеским интересом. Но вскоре обнаружил, что его больше заинтересовали жутковато крапчатые коровы, которые паслись на зеленых лужках за городом. Линайна поглядывала на коров с удовольствием.

– Помню, мне всегда нравились эти крапинки, – сказала она и пустила Олоба рысью.

Желтые дома быстро приближались. У Морила упало настроение – а ему-то казалось, что оно и так хуже некуда.

Вскоре они уже ехали по усыпанной гравием улице между тихих старинных домов. Дома были высокие, холодные, с закрытыми дверями и ставнями. Народа на улицах было мало. Даже на базарной площади, где под высокими платанами шла торговля, людей оказалось совсем немного, да и те были серьезными горожанами, которые с осуждением смотрели на яркую повозку. Линайна проехала мимо прилавков, не глядя по сторонам, и остановила Олоба у округлой арки ворот в толстой желтой стене. Двое мужчин, охранявших ворота, вышли из-за них и с явным изумлением воззрились на повозку.

– У тебя здесь дело? – спросил один из них у Линайны.

– Конечно, высокомерно ответила она. – Иди и передай Ганнеру Сажерсону, что приехала Линайна Торнсдотер.

Услышав такое, стражники оглядели ее с еще большим изумлением, однако один из них скрылся за толстой желтой стеной. Второй остался, хмурясь и исподлобья посматривая на повозку и детей, так что Морил совсем смутился и не знал, куда деть глаза.

– А спорим, что нам принесут ответ: «Спасибо, не сегодня»? – прошептала Брид.

– Помолчи, Брид! – велела мать. – Веди себя как полагается, будь добра.

Брид проиграла бы спор. Стражник, ушедший с сообщением, вернулся бегом. Было слышно, что за воротами бегут еще несколько человек. Обе створки широко распахнулись.

– Заезжайте, пожалуйста, сказал прибежавший стражник.

Линайна милостиво улыбнулась и тряхнула вожжами. Олоб побрел вперед, неодобрительно прядая ушами и качая головой. Они оказались в узком длинном дворе – и к ним с интересом повернулись собравшиеся там люди. Ганнер стоял в самом центре и радостно улыбался.

– Добро пожаловать домой, Линайна! – сказал он. – Я не надеялся, что так скоро тебя увижу. Что случилось?

– Сегодня утром какие-то люди убили Кленнена, – ответила Линайна. – Мне показалось, что они чьи-то дружинники.

– Да что ты говоришь! – воскликнул Ганнер. – Что же это творится на моей земле?

– Да, – подтвердила Линайна. – У Срединного озера.

– Позже пошлю туда людей, чтобы они все проверили, – решил Ганнер. – Ну, спускайся и заходи в дом. Это – твои дети?

– Трое моих сыновей и дочь.

– Как их много! – проговорил Ганнер с несколько испуганным видом, но отважно им улыбнулся. Я позабочусь о вас, сделаю все, что в моих силах, пообещал он.

Морил не смог почувствовать к Ганнеру неприязни, хотя и собирался его невзлюбить. Было совершенно ясно, что намерения у него самые добрые. И Морил решил, что если человеку, привыкшему к Кленнену, Ганнер кажется совершенно неинтересным типом, то винить в этом Ганнера было бы несправедливо.

– Он не слишком похож на гуся, – с некоторым разочарованием прошептала Брид.

Киалан невольно закусил губу. Морил смотрел, как Ганнер галантно помогает Линайне слезть с повозки и при этом с обожанием ей улыбается.

– О боже, боже! – воскликнул Ганнер, когда они все спустились на землю. – Туфли! Сапоги! Неужели вы могли купить всего одну пару сапог?

Линайна посмотрела на ряд босых ног, прерванный парой истоптанных сапог Киалана.

– Мы обычно ими не пользуемся, – объяснила она. – Но у Коллена ноги нежные.

– Я позабочусь, чтобы вы немедленно получили башмаки! – озабоченно воскликнул Ганнер.

– Знаешь, по-моему, он все-таки гусак, – с немалым удовлетворением прошептала Брид.

5

К концу дня Морилу уже не верилось, что они оставили Кленнена в могиле у озера только утром. Ему казалось, что это произошло век назад. С тех пор все так изменилось! После сытного завтрака к ним явились портной, сапожник и старая нянюшка Ганнера, затем был удивительно вкусный обед – и Морил перестал сам себя узнавать. Он посмотрел в зеркало (что ему редко удавалось сделать, так что смотрел он долго и внимательно) и увидел там гладко причесанного рыжеволосого мальчика в костюме из добротной синей материи и мягких сапожках цвета ржавого железа. Сказать по правде, сапожки ему удивительно понравились. Но в целом отражение в зеркале совершенно не соответствовало представлению Морила о себе. Дагнер и Киалан превратились в молодых щеголей, одетых в изящные костюмы, а Брид – в юную барышню в ярко-вишневом платье. Все четверо держались очень серьезно и вежливо – и не потому, что этого потребовал Ганнер, он вообще ничего не требовал. Просто Маркинд оказался таким местом, где держаться иначе было невозможно.

Самая большая перемена произошла с Линайной. Она тоже была великолепно одета и уложила волосы так, как это делают знатные дамы. Щеки у нее стали румянее обычного, и она смеялась, болтала и суетилась вместе с Ганнером, спеша сделать сотню дел. Морил редко видел, чтобы мать смеялась, и никогда не видел ее такой разговорчивой. Казалось, она стала другим человеком. Это его тревожило. Это встревожило его гораздо сильнее, чем известие о том, что она в тот же вечер намерена выйти замуж за Ганнера.

Морилу Ганнер понравился. Барон разрешил детям делать все, что они хотят, и ходить, куда захотят, и он явно говорил искренне. Он оказался очень добродушным человеком, И другие обитатели дома Морилу понравились. Особенно старая нянюшка Ганнера, которая все хлопотала вокруг Морила и повторяла, что никогда не сомневалась в том, что Линайна Торнсдотер к ним вернется. Еще она называла Морила «утеночек мой» и «сокровище». И одевая мальчика, она рассказала ему историю о бароне Маркинда, которого объявили вне закона. Морил не знал этой истории, так что был рад послушать ее. Но на душе у него было… странно. И все вокруг было странное.

Морил принял слова Ганнера всерьез и обследовал весь дом. Он обнаружил два сада и кухню. Заглянул в чуланы и тесные комнатки под крышей, но между вылазками почему-то выходил на конюшенный двор. Повозку поставили там в каретный сарай в том виде, в каком она приехала, с винной бутылью, квиддерами и прочим, вплоть до связки лука под козлами. Повозка ничуть не изменилась, но почему-то казалась теперь маленькой, запыленной и немного поблекшей. Морил долго разговаривал с Олобом, который понуро стоял в стойле поблизости и, похоже, был рад компании. Морил стащил для него на кухне сахару. Это оказалось нетрудно, потому что там стояла ужасная суета – готовился свадебный пир. Олоб вежливо съел сахар, но радостнее не стал.