Янина Жураковская - Хранители времени
Фея промолчала — то ли обдумывала угрозу, то ли вспоминала, что такое паровоз.
— Не слышу ответа, мудрейшая Маргианда.
— Не смей. Называть. Меня. Маргианда. Сколько. Раз. Просить, — процедила её темнейшество, скрипящая зубами с риском раскрошить их.
— Двадцать девять тысяч семьсот сорок два… три раза, — любезно подсказал Наблюдатель. — И пусть прольется бальзамом на ваши сердечные раны весть о том, что мне ещё никогда не было так страшно, как в тот миг, когда я услышал вас, клянусь кишками Сэхримнира! А теперь, если черточки в рунах расставлены, ты скажи, ты скажи, чё те надо, чё те надо, может, дам… Словом, что подвигло Вас на этот, без сомнения, важный и нужный разговор, о, поляна гривен?
— Почему мне не сообщили заранее? — почти спокойно осведомились из трубки.
— Чтобы не испортить сюрприз, конечно. Они тебе понравились?
— Эти… твои поганцы… — восхищения в голосе Госпожи не наблюдалось.
— Они не мои, — привычно поправил Наблюдатель.
— Ах, не твои? — переспросила фея. — А ты хоть знаешь…
Разумеется, он знал. Но с неподдельным интересом выслушал рассказ о том, как мерзавец, негодяйка и их прихвостень («Фингал — это диагноз, даже когда его зовут Идио!») освободили некую валькирию («Девка слова доброго не стоящая, но…»), попутно развалив до основания замок ЕЁ слуги («Пусть придурок, но мой!»). И, вместо того, чтобы бросить ей вызов и в честном поединке решить, кому нет места на этой земле, ударились в бегство («А в энергетических полях творилось такое, что я даже сетки-паутинки раскинуть не могла, не то, что поисковики разослать!»). И пропали. В Окрушу, как любые здравомыслящие люди не пошли, на ладью не сели, а потащились, ни много, ни мало («Это Один, Один их науськал!») через Дикий лес. И через несколько дней, счастливо избежав ядовитых жвал, когтей и клыков разных тварей и увернувшись от Гончих («Я к ним, а эсбэхэшные гниды заявляют: «Как-нибудь сдохнут и без нас!»), вылезли из чащи и завалили операцию, которую она лично разрабатывала целую луну… А потом… потом она!.. А они ей!.. И откуда только такие берутся?!!!
Наблюдатель пожал плечами.
— Смертные меня ненавидят, — с ненаигранной обидой продолжала фея, — демоны завидуют, боги то и дело пытаются поставить подножку, герои — прикончить… Разве я так плоха? Разве я злобная ведьма с манией величия? Разве я сдираю со своих врагов кожу или заливаю им в глотки расплавленный свинец? Я не виновата, что мне выпала такая судьба… — Наблюдатель изумлённо приподнял бровь, — мне никогда не была нужна такая слава… — вторая бровь заняла место рядом с первой, — я для этого не предназначена…
— Все мы в этой жизни часто делаем не своё дело.
— Меня почти заставили! Я достойна хотя бы уважения! А они!.. Они!.. В детстве бы таких… своими руками… и вообще!..
«Ой, он сломал мой куличик! Ай, она забрала мою лопатку!» Наблюдатель усмехнулся и, снова ловко вклинившись в паузу, проговорил:
— Да, и в самом деле, недурная импровизация.
— Импро… импро… — Всетемнейшая надрывно закашлялась.
— Водички?
— Нет!!!
— Дело твое. Скажи лучше, радость моя, ты о пришествии узнала когда? Через полчаса? Четверть? И, разумеется, решила разобраться с проблемой сама, продолжить славную традицию конвейерной сборки-разборки Хранителей Времени. Забыла и честное благородное слово мурыжить их хотя бы с пяток лет, и Наблюдателя, которого грузят по самые локаторы за высокую текучесть кадров. Но с кармой шутки плохи, дорогуша, не всё богу яблоки. Радуйся тому, что есть: могло быть и хуже, это я тебе говорю. Да, вот ещё, ты заметила, куда они пришли?
— А что такое?
Невинности в её голосе было столько, что даже Наблюдатель едва не купился.
— Хорошо, почему они пришли туда, куда пришли, а не…
— Это не я! — быстро ответили из трубки. — Я дома сижу, никому не мешаю, опыты ставлю, слуг третирую, кроликов развожу…
Наблюдатель опомнился, только когда стул жалобно затрещал под напором туши дракона, в которого он незаметно для себя начал трансформироваться. А виной всему было соединение в одной фразе слов «опыты» и «кролики».
Здесь необходимо сделать небольшое отступление. Ещё во времена своего детства, когда мудрый Наблюдатель пребывал под нежной опекой родичей матери,[57] его не без основания считали любознательным ребёнком. Вхождение в новый род только развило это положительное качество. Любознательный ребёнок стал лукавым подростком, а подросток превратился в хитроумного и изворотливого бога, без которого не обходилась ни одна пьянка или перебранка, и который так часто оказывался крайним. Но речь не об этом. Речь о том, что в число его невинных забав входила одна, раздражавшая окружающих сильнее прочих: наш герой обожал творить. Что может быть увлекательнее, чем смешать две (и более) абсолютно несоединимых сущности и поглядеть, что из этого выйдет: а) мелкий взрыв; б) большой взрыв; в) очень большой взрыв; г) локальный апокалипсис; д) вспышка и много вони; е) ничего? Эти опыты были для него не просто развлечением, а смыслом жизни, и он бы их с успехом продолжал и по сей день, если бы… Тут положено говорить «в один прекрасный день», но в большинстве миров тогда царила Долгая ночь. В ту ночь юный творец впервые встретил столь же грозную, сколь прекрасную богиню земли, в разных мирах прозываемую Деметрой, Мокошью и Мелитэле. И на всю жизнь запомнил визгливый женский голос, подробно разбирающий его родословную, в то время как дух его швыряло по просторам Широко-синего, а по спине хлестал обидный пук крапивы.
А из-за чего? Из-за славных, пушистых… и вечно голодных кроликов.
Получив в результате неудачного опыта грызунов, множащихся в геометрической прогрессии, юный бог решил: «Не пойман — не призывник» и, собрав свою ушастую живность, через портал вышвырнул её в… Как выяснилось позже, в райский сад Деметры. Расплодившиеся кролики сожрали всё, что смогли, сожрав — передохли, и потрясённой богине осталась лишь безводная пустыня да горы разлагающегося белка.
Она очень огорчилась.
После этого будущий Наблюдатель очень долго был тихим и послушным, а уважением к женщинам проникся на всю жизнь.
— Стало быть, не из-за опытов по дематериализации и неучтённого смещения в пространственных полях господ Хранителей притянуло к Истоку? И вышвырнуло в краю, который не может похвастаться ничем, кроме общеземельного шута де Вила и невероятного поголовья нежити? — прорычал он, возвращаясь в человеческую форму.
— Это неправда!
— Что неправда?
— Он не общеземельный.
— О.
— То есть, не шут!
