Виктор Кувшинов - Лэя
Это такая психологическая скорлупа, куда ученый все время прячется от необъяснимых явлений природы, а я ведь ученый, пусть и плохенький, — продолжая разглагольствовать, Женька вдруг заметил, как погрустнело лицо Лэи. Он остановился на полуслове и, подумав, тихо спросил:
— Хлюп?
— Да, — грустно ответила Лэя, — Понимаешь, это все равно, что своего ребенка оставить.
— Понимаю. Хотя ты его не столько оставила, сколько женила, и он сейчас в маленьких, но крепких и ласковых ручках Шэл! Я думаю, дней через пяток он даже может приступить к своим прямым обязанностям! — хитро заметил Женька.
— Каким еще обязанностям? — не поняла Лэя.
Женька, начав совершать коварные поползновения руками, объяснил:
— Прямым… по продлению славного рода лонков! — и нежными действиями напомнил Лэе, что они попусту тратят время в научных беседах и рассуждениях о помощи ближним, когда самые ближние сейчас так нуждаются в обоюдных ласках…
***Их кони остановились перед туманной стеной мелкого дождя, начинающейся в каких-нибудь ста метрах впереди. Женька, спешившись, подошел к Лэе, сидящей на своем пони и, залюбовавшись, вспомнил, как эффектно она появилась в золотом костюме на вороном коне первый раз перед Ренком. Сейчас конь был маленький и забавный, и золотой костюм отсутствовал, но от этого Лэя как будто только выигрывала. Словно ее красота еще больше контрастировала с простыми вещами окружающими ее. Видя, что ее дорогой инопланетянин опять впал в какую-то дебильноватую прострацию, Лэя спросила с легкой насмешкой:
— Что, опять плохо?
— Нет, слишком хорошо! — мечтательно ответил Женька.
— Ну, это поправимо!
— Правда?! — обрадовано начал пускать слюни Женька. Он понимал, что, действительно, перестал контролировать и себя, и ситуацию, после того, как Лэя сама разрушила все преграды, которые нагромоздила судьба между ними. Он жил сегодняшним днем, не думая, что их ждет впереди и ему порой казалось, что судьба-злодейка начинает потихоньку сдавать позиции. Теперь у него была даже сумасшедшая надежда, что у них с Лэей будет, вопреки всем рациональным рассуждениям, общий ребенок.
Женька безоговорочно принял Лэину теорию о зарождающейся душе, которой они отдали часть себя, потому что он чувствовал — это так. Вот и сейчас, вместо того чтобы проверить, как Лэя готова к дождевой погоде он полез обнимать и целовать ее прямо так, как она сидела на лошади — благо рост пони позволял это сделать.
— Слушай, я не это имела в виду, а дождь! — возмущенно воскликнула Лэя, а сама наклонилась к Женьке, подставляя ему щеки и губы. — Все, хватит! — Лэя взмолилась. — Мне что с лошади теперь слезать?!
— Все, все, — прошептал, останавливая себя Женька. — Ты знаешь, это, может быть, наибольшая опасность, если в критический момент я не смогу адекватно соображать!
Надевай накидку, а я посмотрю еще раз, хорошо ли укрыты сумки.
Утром Женьке пришла одна удачная мысль. Он спросил Лэю, помнит ли она водостойкую одежду из синтетических тканей, которые она видела в Отраженном реале Земли, когда они катались на водных аттракционах. Лэе удалось неплохо «выдумать» их. Женька ничего не мог сказать об их структуре, но то что дождевые накидки были прочные, легкие и водостойкие не вызывало сомнений. Потом он вспомнил о курсах альпинистского и походного снаряжения, которые должен был провести для Лэи Буль. Теперь явно настал час Лэе сдавать экзамен на знание предмета. Женька попросил ее вспомнить высокие — по голень, водостойкие ботинки из мягкой кожи, и «изобразить» себе и ему по комплекту. Через мгновение он держал в руках новенькие ботинки. Лэе ботинки оказались впору, а Женьке пришлось повторить заказ — первые оказались немного малы.
После этого Лэя почувствовала некоторую слабость, и Женька придумал один эксперимент. Он усадил Лэю себе на колени и, приблизившись вплотную к ее лицу, стал неотрывно смотреть в ее расширенные вертикальные зрачки, стараясь утонуть в них и отдать всю энергию своей души, на какую только был способен. Кажется, душевное донорство удалось даже слишком хорошо. До затуманившегося Женькиного сознания дошел Лэин вопрос "Что это было?", и он сообразил, что Лэе стало легче.
Лэя действительно была прежней, но вот Женька еще с полчаса еле таскал ноги по лагерю, пока не почувствовал, что может отправляться в путь.
Сейчас Лэя красовалась на лошади в высоких походных ботинках и накинутом дождевике. Женька тоже запаковался, насколько мог, и они тронулись под полог сплошного дождя. Спустя сотню метров мир полностью изменился. Вокруг было столько воды, что казалось, было трудно дышать. Еще через полмили, грозовой фронт остался позади, и только серый дождь, не прекращая, изливался на их головы.
Женька все время пытался удерживать в видимости реку справа, что было трудно, так как она петляла. Других же ориентиров, кроме стрелки компаса попросту не было. Не было неба. Не было ничего вокруг, кроме каких-то необычного вида кустарников и травы, привыкших расти в условиях вечной влажности. Почва под ногами опасно проваливалась, будучи заболоченной постоянными ливнями, не смотря на то, что поверхность лугов все время довольно круто наклонялась к реке. Женька оценил широкие раздвоенные копыта лошадок, не дававшие им проваливаться в разбухший чернозем.
Они проехали немалое расстояние, наверно, с полдня пробыв в пути, когда их постигло первое серьезное испытание. Женька вдруг заметил, что справа больше не видно реки. Он остановился в растерянности. Сначала он хотел оставить Лэю на месте, а сам съездить на разведку, но вовремя спохватился, что он не найдет потом ее среди этих бесконечных кустарников и лугов, скрытых под ситом дождя.
Испугавшись такой перспективы, он взял веревку, притороченную к седлу и, подъехав к Лэе, подвязал один конец к узде ее лошадки, а второй закрепил у своей седельной сумки. Затем, сказав Лэе, что они наверно сбились с пути, повернул строго обратно и, проехав с пару сотен метров, заметил тусклые блики на воде.
Подъехав ближе, он увидел, что река через пару десятков метров кончалась. Он не совсем верил своим глазам. Проехав в самый конец, он спешился и подошел к топкому берегу. До него донесся глухой рев, и он разглядел, как вода, посреди небольшого пруда, где исчезала река, закручивается в крутом водовороте. До Женьки дошло, что поток в этом месте уходит куда-то под землю.
Оставалось ориентироваться только по компасу. Он выставил лошадей друг за другом, осторожно из-за пазухи вытащил компас и под капюшоном сориентировался на местности. Чуть подправил направление вправо, и, заметив в полусотне метров несколько проглядывающих кустов, погнал лошадку на них. Делая корректировку по компасу каждые двести — триста метров они двигались потихоньку вперед. Местность сильно ухудшилась, ровная долина начала превращаться в настоящее болото. Им пришлось сойти с лошадей, чтобы те сильно не проваливались. Теперь Женька радовался кустарникам — их корни хоть как-то удерживали разъезжающуюся под ногами землю.
