Вероника Иванова - На полпути к себе
— И не собираюсь!
...Выбив из кузена обещание устроить мне визит к осуждённому (и когда только успели вынести приговор? Не больше суток ведь прошло), я вернулся домой. К графиням Агрио и эльфу, который нервно мерил шагами гостиную в ожидании моего прихода. Мэя не успокоило даже то, что меня во время передвижения по городу негласно сопровождал Курт, по такому случаю отпросившийся (или присланный?) с нового места службы. Да-да, иль-Руади счёл мальчика небезнадёжным и принял в обучение. Хотелось бы верить, что никто из нас не совершил ошибку. Ни я, вмешиваясь в чужую жизнь. Ни купец, принимая на себя навязанную мной заботу. Ни воришка, подчиняясь обстоятельствам...
И очень не хотелось думать, что Курт плетётся за мной только на случай моей безвременной кончины, чтобы стянуть так приглянувшиеся Юдже кайры. Но, скорее всего, эта версия его поведения и была единственно верной. Посему я был предельно осторожен, и уходил с чужих путей заранее.
С детства приученный к всестороннему разбору событий (свойство полезное, но отнимающее неоправданно большое количество времени и сил), я решил для начала заглянуть к отцу Шэрола. Поскольку встречи мне не назначили, пришлось смиренно ожидать ответа у входной двери Королевской Библиотеки. Честно говоря, не думал, что Хранитель захочет меня видеть, однако получил приглашение войти. Только следуя за провожатым по уже знакомой галерее, я догадался, чем объясняется уступчивость Книжника: должен же он получить назад дневник, которым несомненно дорожил...
Граф ждал меня в том кабинете, где мы так славно разговаривали за бокалом вина, но в этот раз даже воздух комнаты был напитан скорбью.
Я положил принесённый дневник на стол. Книжник, за два дня постаревший лет на двадцать, скользнул безжизненным взглядом по потёртой обложке.
— Я сделал перевод, граф. Если это Вас ещё интересует... — пачка исписанных листов легла рядом с книгой.
Ответом мне было молчание. Я стоял напротив сидящего за рабочим столом графа и не мог придумать, что делать. Прекрасно понимаю чувства, мятущиеся в душе несчастного отца, но скажите: есть ли в их возникновении моя вина?
Пауза, затянувшаяся минуты на две, мне не понравилась. Ждать, когда в Книжнике проснутся хоть какие-то эмоции, я не мог, посему собрался уходить, когда он всё же проскрипел:
— Вы, верно, пришли за обещанной платой?... Получите!
Мне под ноги полетел кожаный комок. Слабо затянутые завязки не смогли удержать содержимое кошелька: серебряные монеты, жалобно звеня, раскатились по паркету. Зачем ты так, дяденька?
— Благодарю, что столь щедро оценили мои скромные усилия.
— Если бы мог, я бы заплатил Вам иначе, лэрр! — поднятый от бумаг взгляд обжёг меня ненавистью. Ненавистью, мгновенно залившей ледяным холодом мою душу. Вот значит, как... Хорошо.
— И как же именно, граф? Вызвали бы меня на дуэль? Не думаю, что это хорошая затея... Впрочем, Вы можете нанять убийц, как поступила возлюбленная Вашего сына...
— Убийц? — взгляд дрогнул.
— Ну да. Молодые люди не поделились с Вами своими изобретениями? Странно... Я бы на их месте похвастался. Хотя, понимаю, почему они промолчали: первый удар ведь не достиг цели. А жаль: если бы меня убили на Аллее Гроз, Шэролу не пришлось бы стараться заслужить благосклонность Роллены, идя на преступление...
— Он не совершал!... — начал было граф, но от моей усмешки осёкся и пристыженно умолк.
— Не совершал? Полноте, сударь! Шэрол — мальчик начитанный, и хорошо знал, как «рубиновая роса» действует на эльфов. Более того, он знал, насколько меня ЭТО не обрадует. Единственная вещь, ускользнувшая от его внимания — вероятность того, что кто-то ещё попробует отраву... И не просто попробует, но и обольёт ей меня, чтобы не осталось ни малейшего сомнения. Если бы Магайон не выпил половину отравленного вина, могло бы произойти много неприятных вещей, граф. Думаю, Вы догадываетесь хотя бы о некоторых из них... Догадываетесь?
Он молчал, позволяя мне продолжать.
— Шэрол заслужил наказание. И тем, что избрал для мести столь некрасивый способ, и тем, что претворил его в жизнь. Я хотел бы его оправдать, но... не могу.
— Мой мальчик... — всхлипнул граф. Так, дело пошло...
— Понимаю, как Вам тяжело, сударь, но не могу не напомнить: в случившемся есть и Ваша вина. Возможно, Шэролу не хватило одного-единственного часа, который Вы провели не с ним, а в окружении своих любимых книг... Подумайте об этом. Чтобы впредь не совершать подобных ошибок.
— Их и не будет... — в голосе Галеари раненым зверем билось горе. — Моего мальчика казнят... Очень скоро... Других детей у меня нет — я не смогу ОШИБИТЬСЯ ещё раз...
— Мне очень жаль, граф. Но жизнь учит нас принимать и боль, и радость с одинаковым почтением... Желаю Вам никогда об этом не забывать.
Я наклонился, собрал рассыпавшиеся монеты обратно в кошель. Нет, возвращать не стал: во-первых, потому, что выполнил порученную работу, а во-вторых, глупо отказываться от честно заработанных денег, даже если на них алеет чья-то кровь...
...В камеру к осуждённому меня пропустили без проблем и возражений: ранг Ректора Академии вкупе с негласным руководством Тайной Стражей открывал перед Ксарроном и его приближёнными любые двери. А тюремные ничем не отличаются от всех прочих, кроме одного: в них очень легко войти, но крайне трудно выйти.
Укоризненно покачав головой, офицер охраны всё же оставил меня наедине с Шэролом, хотя даже кайры, покачивающиеся в ножнах на боку, не казались достаточным аргументом, чтобы доказать: заключённый не сможет причинить мне никакого вреда. Кстати, совсем забыл сказать: Ксо снабдил меня разрешением на ношение оружия в любом месте столицы, не исключая королевскую спальню. Когда я спросил, зачем ТАМ может понадобиться клинок, кузен долго и заливисто ржал, не желая объяснять, что в моих словах показалось ему особенно смешным...
Охранник волновался напрасно: граф Галеари не смог бы напасть на меня, даже если бы страстно этого желал. Не позволили бы цепи, которыми молодой человек был скован.
Я прислонился к стене рядом с дверью и взглянул на незадачливого мстителя.
Держится неплохо, хотя... Это уже не гордость и не сила — лишь усталое принятие неизбежного. Помнится, у меня схожее состояние возникало дома по десять раз на дню. Особенно при визитах родственников.
— Зачем Вы пришли? — тихий, очень спокойный, но совершенно отчаявшийся голос.
— Чтобы задать один вопрос.
— Только один? — попытка усмехнуться. Неудачная.
— Вопрос всегда один, граф... Просто иногда он состоит из тысяч предположений, требующих подтверждения.
