Джуд Фишер - Колдовская магия
Но Саро уже ушел.
В каюте Танто было душно, как в печке, да еще надышали три человека, топтавшиеся в помещении, где едва помещалась одна койка.
Фавио Винго из угла с отчаянием смотрел, как кочевница у кровати накладывает руки на воспаленное тело его сына и медленно качает головой.
— Плохая рана, — заговорила она по-истрийски с жутким акцентом. — Нож, сделавший… шру… халом.
— Говори на истрийском, женщина, или по крайней мере на Древнем языке, ты, невежественная старая карга!
Фавио схватился за голову и принялся мерить каюту шагами.
— Ты! Можешь! Вылечить! Моего сына?! — кричал он, выделяя каждое слово, будто для глухого ребенка. — Можешь! Сделать! Что-нибудь! С его раной?!
— Нет, нет… — Кочевница быстро замотала головой, в испуге замахав руками. — Халом эалладана… сильная магия… очень древний. Эалладана халом, райена фестри.
Фавио нахмурился:
— Я не понимаю.
Саро, под влиянием минутного побуждения, природу которого сам не понял, сделал шаг вперед.
Оказавшись в каюте, не зная, что делать дальше, он сложил руки вместе и вежливо поклонился целительнице, по обычаю кочевников, как раньше Гайе, но на этот раз без ошибки.
— Райееш, мина конани.
Брови целительницы взлетели вверх, как на крыльях жаворонка. Она радостно улыбнулась и выдала нескончаемый поток бессмыслицы:
— Фелира инни стримани ээшь аани, истриани мина. Кааш фирана периана тиино, тиино бретриани каланишь исти — сар ан долани фер ана фестри. Райена фестри: ер исти фестриани, сер-ти?
Саро очумело замахал на нее руками.
— Нет, нет, — быстро проговорил он на Древнем языке, — я не понимаю, что ты…
Но женщина вовсе не собиралась останавливаться.
— Сер-ти манниани мина? Бретриани тиино ферин фестри мивхти, мортри пурини, эн сианна сар хина фестриана. Райена фестри эн алдри бестин ан плаканеа донани. Конуту-ти кестри йашни ферин саринни?
Саро положил ладонь на руку целительницы, чтобы прервать поток слов, и тут же его переполнил ужас, испытываемый женщиной при виде раны, которая никогда не залечится, которую просто нельзя залечить… потому что лезвие, которое ее причинило, выплавлено при помощи древней магии — эалладана халом, райена фестри, — возвратившейся магии самой земли, злобной для тех, кто творит зло, — и лезвие четко знало: Танто совершил зло, убил невинного, и поэтому рана будет гнить и воспаляться, и никогда не заживет, пока брат не искупит свою вину, и не получит прощение того, кто поразил его.
Коннуту-ти кестри йашни ферин саринни?
Знал ли он нож, которым нанесли рану?
Откуда? Но Саро мучили подозрения: нож, который… она, прекрасная эйранка… дала ему и который исчез в ночь Собрания, чтобы более не появляться. Но юноша помнил, как лезвие дрожало в его ладони, помнил и те магические волны, которые он списывал на счет своих чувств к его создательнице, чем на действительную их природу.
Саро верил теперь в магию, о да, он верил. Не он ли не мог скрыться от нее ни днем, ни ночью?
С расширившимися глазами юноша повернулся к отцу:
— Кажется, она говорит, что рана брата воспалилась, потому что нож посчитал его злодеем…
Это звучало нелепо даже для его собственного уха, а уж Фавио Винго выглядел так, будто сейчас взорвется от подобного предположения. Но Саро продолжал настойчиво:
— Мне кажется, клинок, который нанес рану, был тем самым, что выковала эйранка… — Он не смог заставить себя произнести ее имя. — Она подарила его мне на Ярмарке, когда мы с Танто рассматривали оружие. Должно быть, потом Танто взял его без спросу…
Саро умолк, потому как что-то здесь прозвучало не так: он не подумал о предшествующих событиях.
Фавио просиял:
— Я знал! Я так и знал! Она попыталась убить его своим колдовством, эйранская шлюха. Она отравила лезвие! Неудивительно, что ничего не помогает моему мальчику!
В извращенной радости, что обнаружил причину лихорадки Танто, он полоумно улыбался.
— Маленькая эйранская ведьма! Она испортила моего мальчика, а вовсе не дочь лорда Кантары! Я так и знал, и мы правильно сделали, что кинули ее в костер… Она отравила его черной магией и потом еще пыталась отравить своими словами. Проклятие, мальчик мой, — он потряс Танто за плечо, будто пытаясь поделиться с ним своей безумной радостью, — она сгорела на костре, и возблагодарим за это Фаллу! Теперь нам надо только, чтобы Потерянная ведьма дала тебе зелье против эйранского злобного заклятия…
Саро с отчаянием оглянулся на целительницу. Как ему заставить отца понять правду?
Однако теперь кочевница отступала назад с перекошенным от ужаса лицом. На мгновение Саро решил, что дикая радость Фавио от смерти эйранки огорчила ее, но потом с ледяным ужасом осознал, что взгляд женщины остановился на нем: ее глаза раскрылись так широко, что юноша мог увидеть желтую оболочку роговицы вокруг огромных черных зрачков. Именно он, Саро, напугал ее, он, а не отец и не злобный брат. Нет, именно его прикосновение привело ее в такое состояние… Но почему?
— Не бойся! — выкрикнул он. — Пожалуйста, не бойся! Я не причиню тебе вреда!
Кочевнице надо было пройти мимо Саро, чтобы выйти из каюты, и они оба понимали это. Поэтому женщина дико озиралась в поисках другого выхода — так напуганная кошка, столкнувшись с рычащей собакой, отчаянно ищет любой путь, пусть даже сквозь огонь, который позволит ей избежать встречи с извечным врагом.
Саро шагнул к целительнице и в ужасе увидел, как она попятилась назад. Преодолев расстояние между ними в два быстрых шага, юноша схватил женщину за плечи, пытаясь успокоить, но, как только установился физический контакт, его буквально утопило в потоке эмоций.
Никакого утешения: ничего, кроме безумного ужаса в чистом виде. Перед кочевницей, дотрагиваясь до нее, стоял тот, кто носил сказочный смертный камень на шее — бездумно, как серебряную безделушку. И все же стоит ему вытащить камень из кожаного мешочка и взять его в руку, как ее душа вылетит в безбрежные надмирные пространства. Даже простое прикосновение отнимет душу у плоти, как это случилось уже с другими. Женщина чувствовала их смерти на нем… Все трое — мужчины-воины, но кто знает, вдруг он в своем опасном незнании отнимет жизнь и у бедной, беззащитной кочевницы? Он уже отнял три — или четыре? — жизни, даже не поняв, что творит… Трудно сказать точно, потому что их замученные души вспыхивали и извивались в темной ауре, окружавшей его, — ауре, пропахшей дымом и пламенем, горящей одеждой и человеческой кожей… Именем Близнецов, времена костров вернулись, и точно они все пострадают…
