Константин Соловьев - Геносказка
Цверг заворчал, пытаясь оторвать от пола залитую кровью голову, но не успел. Потому что сверху на загривок вдруг обрушился тугой ком плотной боли, и во всем теле вдруг захрустело, да так оглушительно, что все звуки в мире вдруг сами собой погасли, да и сам мир, мгновенно набравшись багровых оттенков, стал, подрагивая, отползать куда-то в сторону…
Гензель поднял мушкет, прикладом которого размозжил цвергу основание черепа, и удовлетворенно кивнул сам себе. Опасность, жгучим электрическим полем окружившая их с Гретель, не пропала. Напротив, теперь он еще сильнее ощущал чужую ненависть. Как заведено у цвергов, первым часто нападает самый молодой в стае. Еще одна неказистая хитрость, выработанная их куцым разумом. Первый нападающий рискует сильнее прочих. Опытные самцы могут позволить себе бить добычу наверняка, пользуясь тем, что она отвлечена или изранена.
— Следующий, — коротко выдохнул Гензель, крутя в руках мушкет, подобно церемонимейстерскому жезлу. — Ну, хозяева! Невежливо заставлять гостей ждать!
Опасность отозвалась мгновенно, точно этого и ждала. Ужалила сразу несколькими языками, с разных сторон. Одного цверга Гензель заметил сразу — тот выскочил по правую руку, прижавшийся к полу, с оскаленными зубами. Этот действовал хитрее и осторожнее. Видно, видел смерть своего собрата и не торопился бросаться на опасную сопротивляющуюся добычу. Значит, компаньоны где-то рядом.
Второй подкрадывался сзади, все время оставаясь за трубами, Гензель слышал шорох, с которым жесткая шерсть цверга касалась окислившегося старого железа. Третий… Инстинкт впрыснул в кровь дозу обжигающего адреналинового яда — третий был сверху!
Он держался под потолком, впившись сильными руками в плети свисающих силовых кабелей, и ждал удобного момента. Не успел голос Гензеля затихнуть, отраженный металлическим эхом искусственной пещеры, как цверг сорвался со своего места и устремился вниз. Пусть ростом он был ниже человека, массы его тела должно было хватить, чтоб смять любое существо, превратить его в кучу мяса со сломанными, торчащими наружу костями. Проверенный прием, уже не раз помогавший цвергу первым добираться до добычи.
Ему не хватило полсекунды.
Хрупкий человек был уже совсем близко, настолько, что цверг чувствовал запах чужого пота и грязи. Один рассчитанный удар — и человек с треском сломается, подобно молодому дереву, на которое уронили многотонный валун. Но той полсекунды, которой не хватило цвергу, хватило человеку, чтобы вскинуть вверх свою нелепую металлическую палку. Это ничем не могло ему помочь, даже держи он в руках острое копье, и цверг сгруппировался перед падением, чтобы наверняка закончить бой одним ударом.
А потом все огни ада с раскалывающим голову грохотом вдруг прыснули ему в лицо — словно кто-то изо всех сил дунул в полный шипящего угля камин.
Цверг завизжал от боли — ее вдруг оказалось так много, что даже его неразвитая нервная система испытала подобие короткого замыкания, поймав одновременно сотни пульсирующих сигналов. Сигналы были от тела, которое сообщало о множественных ранах. Вырванные куски мяса, пылающие ожоги, вывороченные и расколотые кости, лопнувшие внутренние органы.
В этом предупреждающем сигнале, озарившем последние секунды жизни цверга, не было необходимости. Он был уже мертв, но тело еще не успело понять этого, вшитые в геном инстинкты тщились заставить его дышать и жить. Будь инстинкты на уровне человеческих — они безропотно позволили бы куску выпотрошенного мяса, бывшему когда-то цвергом, испустить дух. Но цверг пытался жить еще несколько секунд — все то время, которое потребовалось его телу, чтобы перекатиться на бок и замереть. В двух шагах от человека с дымящейся железной палкой.
На мертвого цверга Гензель взглянул лишь краем глаза. Двойной выстрел картечью на близкой дистанции был страшен. Подхватив цверга в воздухе, пороховой выдох мушкета почти разорвал его на части, усеяв клочьями внутренностей и бледно-серыми лохмотьями кожи металлические трубы, стены и пол. В воздухе отвратительно пахло горелой шерстью, ее тлеющие ворсинки кружились вокруг подобно снежинкам в метель. Цверга едва не разорвало надвое — сдвоенный сноп картечи прошел сквозь серое жилистое тело без всяких затруднений. Покрытое дымящимися дырами, оно шлепнулось на пол безвольной медузой и откатилось в сторону.
Сильнейший удар в бок заставил Гензеля потерять равновесие и отскочить в сторону. Повезло. Третий цверг, разъяренный гибелью своих собратьев, не догадался использовать когти, способные вспороть человека от промежности до горла одним коротким взмахом. Но его кулаки своей тяжестью могли бы посоперничать с молотом кузнеца. И кулаки эти мелькали перед лицом Гензеля с впечатляющей скоростью. Несколько раз цверг задевал его, но удары выходили смазанными, не способными выбить сознание или обрушить на пол.
— Гензель!
Гретель не требовалось сообщать ему детали. Напряженное чутье Гензеля ощущало пространство вокруг себя как водную поверхность, в которой ежесекундно перемещалось множество тел. Некоторые тела были большими и холодными, их вибрацию он игнорировал, фиксируя лишь местоположение в пространстве. Другие были теплыми и резко движущимися. За ними Гензель следил, за всеми одновременно. Их было полдесятка, не меньше. И сейчас сразу два решили подобраться к нему сзади, пока он пятился от ударов их сородича.
Не глядя, он вслепую рубанул за спину мушкетом, точно стальной тростью. Приглушенный хруст кости подсказал ему, что удар достиг цели, а рев боли, последовавший мгновением позже, — что цверг оказался в достаточной мере впечатлен. Противник с переломанной лапой, безвольно повисшей вдоль тела, шарахнулся в сторону, но его приятели не собирались отказываться от подставившей спину добычи.
Гензель услышал треск ткани и с опозданием, лишь отскочив в сторону и выхватив из ножен кинжал, почувствовал жжение в правом боку. Не удержался, скосил глаза. Полушубок разорван, дублет на боку змеился рваным разрезом, из которого сочилась кардаминовая капель. Боли не было — акульи инстинкты отсекли ее, выдавив за грань восприятия. Не до нее.
Цверг мгновенно полоснул еще раз. Его кривые зазубренные когти, похожие на пролежавшие много лет в земле гвозди, зашипели по меху полушубка, вырывая из него клочья и вспарывая по шву. Очень быстро. Очень ловко. Не блокируй Гензель удара ложем мушкета — сейчас его рука уже валялась бы отдельно от тела, радуя наседающих со всех сторон карликов багровыми фонтанами крови.
Движения Гензеля не были ни грациозны, ни изящны. Он двигался экономно, в резком прерывистом темпе, в котором не было ничего от плавной завораживающей красоты признанных фехтовальщиков и завзятых бретеров. Попытайся кто-то в таком же стиле изобразить поединок на сцене театра его величества — такого наглеца, без сомнения, освистали бы. Но такова уж природа боя, что красота ее — особого свойства. Неопытный глаз бессилен ее разглядеть.
![Надежда Кожушаная - Нога [киносценарий]](/uploads/posts/books/276827/276827.jpg)
