Сергей Болотников - Город призраков
От него отмахнулись. Было не до того.
Любопытные глядели сверху на три трупа, на сидящего на асфальте плачущего человека, на подходящих победителей, на одинокого слепца, который, расставив руки, что-то спрашивал тонким, вздрагивающим от ужасной догадки голосом. И, насмотревшись, отворачивались от окна с философским замечанием: чего только в жизни не бывает!
Маленькая локальная трагедия, бесплатный театр для окружающих, воспоминания о котором будут уже послезавтра смыты потоком серого быта.
Но, возвращаясь домой в этот странный и страшный день, Влад Сергеев вдруг подумал: некоторые люди прилагают усилия, чтобы вырваться из дурманящего плена серого быта. А он, наверное, будет первым человеком, который столь же страстно хотел бы в него вернуться. И не он один.
Перееханный локомотивом чудес, маленький отряд многое бы отдал, чтобы нырнуть в этот приземленный быт с головой.
5
— Бред! — сказал Мартиков три дня спустя.
— Колдовство! — сказал Белоспицын. А Никита Трифонов грустно кивнул, соглашаясь и с тем и другим. Странным он был ребенком — мрачным, неулыбчивым, не по-детски вдумчивым, но верящим всему, что попадалось ему на глаза. Влад сказал, что его поведение — следствие психической травмы, случившейся при Исходе матери, и хорошо, что это вообще не закончилось полным аутизмом. Трифонов периодически удивлял взрослых своими странными откровениями и вопросами, на которые у остальных не находилось ответа, даже у эрудированного Влада.
Однако поймать волков предложил именно Никита.
— Да откуда ты знаешь, что они еще в городе? — спросил Влад.
— Они не могут уйти. Они ждут, как и мы.
— Выходит, и тварь бессловесная тоже мучается, — произнес Степан Приходских, — хотя они-то за что?
В этот день с утра прошел первый снег. Кружился, падал мелкими колкими снежинками на притихшую землю. Покрыл улицы тонким белесым налетом, и вот уже время к трем дня, а он все не собирался таять. И это — в конце сентября. Ломающий голову над капризами погоды Владислав, в конце концов, не выдержал и обратился к Никите, ощущая при этом жуткое смущение: это ведь Трифонову полагается спрашивать, почему вода мокрая, а снег холодный, а не ему — окончившему с красным дипломом солидный институт в далекой Москве. Но когда логика пасует, начинаются суеверия и фантазии, и страшные сны пятилетнего ребенка кажутся полными мрачных и неопровержимых пророчеств.
— Они любят тепло, — просто сказал Никита.
— Тепло? Какое же тепло — снег вон сыпет?
— Они любят тепло и поэтому утянули его к себе. Теперь у них весна, а у нас холод.
— Да кто Они?
Но Никита только покачал головой. Короткий и ясный ответ крутился на языке, но сказать он его не мог: мать говорила, что никто не поверит вычитанным из детской книжки глупым страхам.
На следующий день после очередного побоища на Школьной улице Павел Константинович Мартиков очнулся, стоя посередине пустой комнаты в квартире Александра Белоспицына с широко разведенными руками и скрюченными в суставах пальцами. Пока сквозь царивший в голове разброд он пытался понять, что происходит, глаза уже фиксировали окружающее. От стены к стене ходил, совершая в воздухе руками круговые пассы, ослепший Евлампий Хоноров, испуганно выкрикивая что-то вроде: «Что случилось? Что происходит?», а остальные сгрудились в дверях и с откровенным страхом смотрели на Мартикова. Дивер сжимал автомат, дуло которого смотрело прямо в лицо бывшему старшему экономисту. Позади через окно пялилась мутная луна, бросая мертвенный световой квадрат на стену.
— Что?! — выдохнул Мартиков, но тут Евлампий шагнул вперед, наткнулся на стену и загремел на пол. Белоспицын поспешно подскочил к нему, поддерживая под локоть, помог подняться.
— Он успокоился? — спросил кто-то из стоящих с сомнением.
— Что произошло? — спросил Павел Константинович, и очнувшаяся память услужливо подкинула ему воспоминание: он один в пустой, освещенный чарующим лунным светом комнате, а из соседней пахнет духом человеческих тел — сонная беззащитная добыча. Куски мяса.
— Он больше не будет? — направив лицо к луне, вопросил Хоноров. — Скажите, чтобы он перестал. Я же не вижу...
— Угомоните его кто-нибудь! — нервно сказал Владислав. — В два часа ночи такой бедлам! А ты, Мартиков, сейчас в себе?
— В себе...
— Что с ним делать? — вопросил Дивер. — Это уже... да, это третий уже случай. Он нас сожрет когда-нибудь.
— Что я сделал?!
— Успокойся, — сказал Мельников, — порычал и немного погонялся за Хоноровым... чуть не догнал...
Они переглянулись. Сейчас в них совесть боролась с инстинктом самосохранения. Все-таки жить вместе с Мартиковым — все равно что содержать в домашней квартире любовно выращенного тигра.
Мартиков и сам понимал это, понимал, отчего на него бросают косые настороженные взгляды, когда время начинает клониться к вечеру, а луна все прибывает и прибывает, медленно полнея на один бок.
Никита Трифонов, у которого сна не было ни в одном глазу, протиснулся сквозь плотный строй взрослых и подошел к Павлу Константиновичу. Осторожно коснулся длинной звериной шерсти.
— Волчок... — тихо сказал он, — но ему скучно одному...
— Уберите этого юного прорицателя! — взорвался Дивер. — С глаз моих долой. Ночь же, черт!
Трифонова увели, а ночью так никто и не спал, зато наутро Влад выдал безумную идею, отдающую суевериями и просто безумием, но в нынешней обстановке смахивающую на вполне действенную. Мартиков увидел собаку, там, возле реки, и его лицо переменилось, явив на свет сразу обе полярные сущности. И та, звериная, дикоглазая, потянулась к собрату по виду. Да, правильно — это ведь не собака была, а волк — один из тех, что сбежал когда-то из зверинца.
— Может быть, волчья половина хочет быть с кем-то еще, кроме нашего собрата по несчастью? — спросил Влад.
— Только волка придется удержать, — сказал Белоспицын.
— И он что, потянется к ним и выйдет из нашего мохнача? — притопнул ногой Севрюк. — Это безумие!
— Как раз достаточно безумное, чтобы стать истиной, — произнес Влад и поставил в дискуссии точку.
Днем искали волков. Затея эта была бы обречена на очевидную неудачу, если бы не Никита Трифонов. Ведомый непонятным чутьем, он твердо заявил, что зверей можно найти подле завода, с территории которого они иногда выходят в город.
— Опять завод, — удивился Сергеев, — везде он, этот завод!
— Просто там вход, — доверительно сказал ему Трифонов, но наотрез отказался объяснять куда, только скривился болезненно да пустил слезу из края глаза.
Отправились на завод и целый день прокараулили с рыболовной сетью в руках, которую стащили с лодочной станции. К вечеру начали угрюмо переругиваться, потому что волки не шли. Мартиков мечтательно засматривался на всходящую луну, и пришлось его одернуть, а после и вовсе под конвоем отправить домой.
