Сергей Болотников - Город призраков
В этой быстротечной битве нормально умели стрелять только Босх, с его выучкой, и Дивер. Остальные посылали пули из дергающегося автомата куда попало, что, впрочем, заставляло противника не подниматься от асфальта.
— Левее, левее! — орали во вражеском стане. Рамена решил, что он кого-то зацепил. Во всяком случае — неясное шевеление и прекратившаяся стрельба об этом свидетельствовали. А потом что-то клюнуло его в плечо. Дмитрий поднял голову, думая увидеть разгневанного Ворона, но того там не было, только вспарываемый пулями воздух. Следующий выстрел угодил точно в автомат бывшего сектанта, и тот звучно сдетонировал, разом подорвав все оставшиеся патроны в магазине, расшвыряв в стороны тучу мелких стальных осколков, большая часть которых осела на лице брата Рамены-нулла. Чувствуя, как кровь заливает глаза, Рамена уронил голову на асфальт. Черные блестящие крупинки покрытия казались бездонным, полным сгоревших звезд космосом.
У Босха закончились патроны, Кобольд возился с затвором, а те, на другой стороне улицы, испытывали такие же проблемы. На несколько секунд возникла пауза, в течение которой кто-то громко, на всю улицу, стонал. На уровне пятого этажа распахнулось окно, и звонкий женский голос прокричал:
— Мань, закончилось все?
— Да не, передыхают, — отозвались из соседнего дома, — возьми их Исход!
— КОЗЛЫ!!! — заорал Босх, высовываясь из-за дерева и поливая из автомата смутные тени под деревьями. — Козлы все!!!
Кобольд бросил оружие и бочком стал покидать место битвы. Со стороны деревьев снова стреляли. Босх захлебнулся фразой и упал на колени.
— Я сдаюсь!!! — вопил Стрый. — Не стреляйте!! Я сдаюсь!!!
Он поднялся с земли с поднятыми руками.
Босх пробулькал что-то невнятное и выстрелил в Стрыя, но промахнулся. Кобольд бежал во всю мочь, смешно качаясь на сбитых ногах. Стрый сделал движение, словно собирался кинуться за ним, но запнулся о Пиночета и упал на землю. Поднялся, изумленно вгляделся тому в лицо.
— Колян? — спросил он, а потом поднял руки и увидел, какой алый оттенок они приобрели. — Колян, ты что?
Но он уже понял. Никогда больше не гонять голубей Николаю Васютко и не просить униженно добавочную порцию зелья у драгдилера Кобольда. Это притом, что сам барыга сейчас спешно бежит, вместо того чтобы прикрыть их огнем.
— Кобольд, тварь! — прошептал Стрый и поднял автомат. Со стороны деревьев заметили это и снова стали стрелять. Две пули вонзились в асфальт совсем рядом, но Малахов и внимания не обратил, он смотрел через мушку на фигуру бегущего человека, а потом придавил спуск. Автомат коротко рявкнул, выплюнув пяток пуль, а затем щелчком объявил, что магазин пуст. Но этого хватило: Кобольд споткнулся, широко раскрыл руки, словно хотел обнять весь этот холодный туманный город, да и упал ничком.
— Я не понял, ты там сдаешься или нет?! — крикнули из-за деревьев.
Стрый кинул автомат и подполз к Николаю. Красная влага под его телом медленно смешивалась с оттаявшей, холодной водой. Глаза Васютко были открыты и сумрачно поблескивали.
— Колька, — шепнул Малахов, — ты жив, да? Тот полуоткрыл рот, как будто хотел ответить, да так и замер. Со лба Стрыя сорвалась крупная капля пота, смешанного с чужой кровью, и упала прямо в глаз Николаю. Тот не моргнул, и от зрелища розовой влаги расплывающейся по мутнеющей роговице, у Малахова прошел мороз по коже. Он всхлипнул, провел ладонью по лицу Пиночета и попытался закрыть ему глаза, но те снова открылись — темные, обвиняющие.
«Я теперь вечный должник», — подумал Стрый.
Из глаз Николая Васютко смотрела вечность, и Стрый не мог вынести ее взгляда. К ним шли люди — другие люди, которые вместо того, чтобы стать жертвой, вдруг превратились в хитрых и жестоких хищников, устроивших засаду возомнившим себя избранными Босху и его людям. Так глупо.
Их было семеро, шесть мужских высоких силуэтов и маленькая детская фигурка. Семь человек, семь оживших фамилий из списка. Стрыю было плевать, он поднял голову Николая и положил себе на колени. Не верилось, не хотелось верить, что тот умер. Слезы хлынули сами собой. В двух шагах рядом, хрипя, прощался с жизнью Босх, но его было не жаль. Так же, как и изуродованного Рамену. Было жаль лишь напарника, с которым сроднился больше, чем сам думал.
Хоноров оторвался от земли и близоруко вгляделся в лицо неторопливо идущего Дивера.
— Все? — спросил он.
— Да, все, — кивнул тот, — можешь вставать, из них почти никто не выжил.
— Нет! — с маниакальной уверенностью произнес Евлампий, воздевая в хмурое небо указующий перст. — Еще не все! Не все.
— О чем ты... — начал Дивер, и тут самый младший из них, Никита Трифонов, пронзительно закричал:
— Назад! Идите назад!!!
Дивер отшатнулся. А потом, повернувшись, неуклюже побежал к огневой позиции. Было от чего — со стороны Последнего пути наплывал бесформенный хлюпающий ужас, который из всех присутствующих узнали только Василий и сам Хоноров. Последний вскрикнул, вскочил и, шатаясь, побежал.
— Нет! — крикнул Мельников. В перестрелке ему зацепило ногу, несильно, но болезненно, и сейчас он изрядно хромал. — Не беги! Ты должен бороться! Вспомни, почему ты его боишься! Вспомни об этом!!!
Хоноров приостановился, обернулся, но тут бесформенный кошмар нагнал его и вдавил воняющей тушей в асфальт. Заячий крик первого теоретика Исхода потонул в громогласном реве чудовища. Ноги Евлампия дергались и брыкали воздух.
— Вспомни! — кричал Мельников, но уже без особой надежды.
Рев прекратился, и полупрозрачная туша слезла с замершего беглеца, а потом стала таять и растворяться в воздухе, как медуза, которую в разгар пляжного сезона положили на раскаленный камень. Евлампий неуверенно поднялся и глянул на стоящих в отдалении людей.
Пустыми глазницами.
— О! — сказал Белоспицын. — Это же дурдом!
— Что же ты, Колян? — молвил Малахов, глядя в лицо навеки упокоившегося друга детства. — Как же так получилось, а?
— Монстр исчез, — сказал Васек. — Значит, вот как еще можно избавиться от своего страха: просто дать произойти самому худшему.
— Он, что боялся ослепнуть? — спросил Дивер.
— Выходит, что так.
Глядя вдоль улицы страшными, полными запекшейся крови глазницами, Хоноров вопросил:
— Он ушел, да? Монстр ушел? Да снимите вы с меня эту повязку.
— Спокойно! — крикнул Дивер. — Спокойно, Евлампий, все по порядку.
— Он был очень хорошим! — дрогнувшим голосом сказал Стрый подошедшим. — Его все считали жестоким. Даже дали дурацкое прозвище, да. А он притворялся, понимаете, он просто притворялся!
— Эй, а где еще один? — вдруг удивился Влад. — Мы же четверых застрелили. А здесь только трое...
