Андрей Валентинов - Рубеж
Ноги слушались плохо. Освобожденные руки оставались парализованными. Один из конвоиров в темноте напомнил мне к'Рамоля — заныло еще и в груди.
В двери пришлось сильно пригнуться. Низкие тут делают проемы, с непривычки можно голову снести. И потолки низкие — тепло, что ли, хранят? Неудивительно, при такой-то погоде!..
— Здоровеньки булы, панове, плакала за вами паля, да, видно, подождать ей придется!
В темном углу на цепях висел тусклый зеленоватый светильник. В нашу с надворным сотником сторону обратились три лица: одно маленькое, темное, со всех сторон обернутое золотом — с картины; другое — тяжелое и постаревшее, знакомое лицо бравого сотника Логина. Третье — румяное, простоватое, в улыбчивых морщинках — пасичник Рудый Панько. Больше в комнате никого не было.
— То садитесь, панове, беседа долгая будет, непростая беседа… Пока я тупо соображал, чего старикашка хочет, пан Юдка ногой отодвинул от стола чурбачок — и неуклюже, боком, уселся. Похоже, он знал, чего от нас хотят. И намерен был всерьез торговаться.
Руки мои постепенно возвращались к жизни — и так болезненно, что временами я пропускал мимо ушей целые фразы такой важной, такой судьбоносной беседы. Впрочем, странный разговор моего присутствия как бы и не требовал, более того — чем дальше, тем настойчивее мне казалось, что разговора на самом деле два. Первый — явственный, неторопливый, слышимый для всех четверых. Второй — потайной, невидимая струнка, натянувшаяся между улыбчивым дедом и хищным, подобравшимся Юдкой. А мы с Логином сидим, как два болвана, — и сотник, кажется, тоже учуял неладное, нахмурился, казалось, еще секунда — и велит тащить нас на площадь, чтобы среди глухой ночи довершить начатое дело.
Но хитрый Панько прекрасно, по-видимому, чувствовал пределы допустимого; Логин готов был взорваться, когда второй разговор, тайный, смолк, и я с удивлением спросил себя: а не померещилось ли?
— То, панове, договориться-то мы договоримся… — Юдка аккуратно расправил грязную, поистрепавшуюся в переделках бороду. — Будет виза, пане сотнику; а уж панночка Яринка и на той стороне не пропала — верьте, не пропала, такая панночка, даром что молоденька, ни в пекле не пропадет, ни в раю с пистолей не расстанется. Будет виза; только, прошу пана, сотню с собой не брать — не пропустят… э-э-э… те хлопцы не пропустят, которые Рубеж стерегут.
— Много их? — сквозь зубы поинтересовался сотник.
— Прошу пана?
— Много тех хлопцев? А може, и не надо твоей жидовской визы, а просто наших хлопцев взять да и…
Юдка замахал руками — вернее, попытался замахать, но руки у него, как и у меня, слушались неважно.
— Та что вы, пане сотнику! То такие хлопцы, что с ними не шаблей воевать!.. Нет, пане сотнику, давайте так уговоримся: хочете панночку выручать — будете слушать, что Юдка присоветует. Черкасами командовать — то панское дело, а вот через Рубеж идти…
Перед моими глазами на секунду помутилось, лица собеседников расплылись. Накатила горячая волна — через Рубеж идти! Вернуться! Вернуться домой, в мир понятный и простой, туда, где я потерял все, что имел, и приобрел нечто, совсем, как оказалось, ненужное. Вернуться туда, а здесь оставить мертвых к'Рамоля и Хостика.
Вернуться!
— …Добре, добре, мой зацный пан, полсотни, може, и пропустят… А лучше десяток. Та и с кем пан сотник там воевать собирается? Народец мирный, незлобивый. А одного пана Мацапуру злапать-повязать — ведь десятка Черкасов хватит?
Юдка говорил совершенно искренне — но даже я, далекий от местных представлений о чести, понял, что он издевается. Сотник Логин задышав тяжело, будто бык на корове:
— Ты, заризяка, болтай-болтай, а меру знай! Али забыл, как пали встромляют?
Юдкины глаза на мгновение сузились. Он не забыл.
— Да, и еще, моцный пане сотнику… Я-то визу выправлю, только как бы зацный пан, моей добростью воспользовавшись, не содрал бы тут же шкуру с бедного Юдки? Логин сверкнул глазами — точно, пан сотник именно так и собирался поступить. С незначительными вариациями — ну там содранная шкура, осиновый кол, вспоротый живот…
— Так вот, пане сотнику, нехорошо это. Потому как Юдка, себя не жалея, дочку вам возвращает…
Юдка забыл уточнить, каким образом сотникова дочка попала в беду!
— Давайте так договоримся: Юдка визу выправит, а зацный пан поклянется перед иконою, что Юдку, живого и невредимого, на ту сторону возьмет. Там и сочтемся.
Сотник подумал. Морщины на его необъятном лбу понемногу разглаживались:
— Ты, душегуб, так и так с нами пойдешь! А то чорты знают, куда заведешь нас. Вот если правильно заведешь да Яринку там отыщешь — тогда поговорим… мое слово — железо…
— Пусть так, пане, — неожиданно легко согласился Юдка. — Вместе стало быть, и пойдем. Я визу справлю, через Рубеж проведу, пан Рио нас поведет в том Сосуде… по тем землям, стало быть, по пеклу, — бывший надворный сотник усмехнулся. — По рукам?
Сотник, помолчав, кивнул.
— От и добренько! — радостно задребезжал Рудый Панько. — Вишь, пане сотнику, не зря ты старого пасичника послушал, ох не зря, еще внучков тетешкать будешь… Натетешкаешься вдосталь, — и, без всякого перехода забормотал под нос не то стишок, не то песенку:
Ой, продала дивчина сердце, Та и купила черкасу седельце. Седельце за сердце купила — Она его верно любила…
— Только, Панове, еще одно, — сказал Юдка, дождавшись, пока старикашка допоет. — Еще самая малость… Визу заверить надо у владыки. Я впервые увидел, как удивляется сотник Логин:
— У владыки?! Митрополита?! Твою нечистую, чортову, жидовскую визу?!
— Вэй, пане, при чем тут митрополит? К царице ехать надо!.. Кровь бабахнула сотнику в лицо, алым залила лысину:
— То ты… сучья кровь… песий выкормыш… издеваешься?!
— Ой, зачем гневаться, пане, — ласково запричитал старикашка. — Зачем беспокойство творить, раз пан Юдка правду сказывает? То пан Юдка не придумал. До царицы надо ехать, ну и что ж такого, до Питербурху, были уже хлопцы, ездили. То не штука. Ничего такого, ну возьмете пана Рио и слетаете, великое дело, до царицы…
Смотреть на сотника было интересно. Забавно было смотреть, чтобы не сказать смешно. И когда я в последний раз искренне, беззаботно смеялся?
Вероятно, то было еще до заклятия.
Нас с Юдкой не стали возвращать в подвал. Поселили порознь, кормили хорошо, дали возможность помыться и переодеться, но под каждым окном денно и нощно стоял воин при полном вооружении. Мне даже жаль их сделалось, честное слово. Куда мне бежать?
Новая встреча с Паньком случилась ночью, посреди ровного заснеженного поля. Мы снова остались вчетвером — стражники отступили далеко за грань видимости. Небо, почти полностью заваленное тучами, почти не давало света, зато снег, казалось, светился сам по себе.
