НИЭННАХ ИЛЛЕТ - ЧЕРНАЯ КНИГА АРДЫ
Он докладывал коротко и четко. Вести были страшными. Немногие из народа Кирдана сумели уйти, земли Синдар на юго-западном побережье обратились в пустыню, из Черного Отряда в Аст Ахэ вернулась лишь половина.
Он замолчал и поднял глаза на Властелина – осужденный, ожидающий приговора.
– Ты сделал, что мог, Гортхауэр. Благодарю тебя.
Он ждал других слов.
«Зачем ты щадишь меня, Учитель? Я готовил к войне этих тварей, я привел их в твое войско. Чем я лучше Курумо? Ты был тысячу раз прав: я – такой же, как он…»
Глаза в глаза: твердый спокойный взгляд Черного Валы, отчаянный и обреченный – его Ученика.
«Не вини себя. Да, это был страшный, жестокий выход. И – единственный. Люди не выстояли бы против Нолдор. Ты был прав».
«Нет, нет, Учитель! Ведь все деяния Орков ставят в вину тебе, а приказы отдаю я. Из-за меня тебя считают врагом, жестоким и злобным. Тебя! Разве ты хотел войны? Разве ты учил ненависти?»
«Ученик мой, хотели мы того или нет, но война идет. Страшнее всего, что в ней гибнут те, ради кого она ведется. Но как остановить войну? Поверь, будь это в моих силах, я давно сделал бы это. Но подумай – не будь нас, не будь Аст Ахэ, что изменилось бы? Что изменится, если я уйду в Валинор, буду молить моего брата о прощении, раскаюсь в своих деяниях?»
«Учитель, что ты, о чем ты?»
«Эльфы будут сражаться с Людьми за власть над Артой. Нолдор, Высшие Эльфы – с Синдар, которых презирают в душе, которые мешают им властвовать над Белериандом. Эдайн – с теми людьми, которых считают неверными, низшими. Орки – со всем миром».
«Моя вина. Их должно было уничтожить, а я…»
«Ученик, пойми – пока нарушено Равновесие в мире, не исчезнут и Орки, как не исчезнет и не изменится Белый Город».
«Что это?»
«Узнаешь. Поймешь – позже».
«Значит, так предопределено? И мы бессильны что-либо изменить? Тогда зачем мы, зачем то, что мы делаем?»
«Я сказал – Равновесие нарушено, не уничтожено. Пришли в мир те, кто может восстановить его. Пока мы хоть в чем-то можем помочь им, мы не имеем права уйти. Да и сможем ли? И не говори, что мы не в силах ничего изменить. Разве за эти дни ты не понял, что это не так?»
«Да, но какой ценой…»
«Ты говоришь о цене? Да если бы ценой мира Арты были мои цепи или даже твоя смерть – думаешь, я остановился бы перед этим?»
«Когда речь идет о судьбе Арты – и я не назову это высокой ценой. Но почему за мои ошибки платишь ты и твои ученики, Учитель?»
«За твои ошибки? Ты слишком высоко ценишь себя, мальчик. Мы платим собой за избранный путь. Ошибки… Что ж, не совершит ошибок лишь тот, кто опустит руки. Но я рад за тебя. Тебе ведомы сомнения – ты становишься Человеком».
«Учитель…»
«Иди, Ученик».
Мелькор проводил взглядом высокую стройную фигуру в черном. Он знал: Майя успокоился. Ушли отчаянье, безнадежность, тоска. Осталось печальное раздумье. И дело было не в словах Мелькора: в том, что было за словами. Такая же способность спала и в Майя, но когда она проснется, кто разбудит ее, кто знает…
Мелькор опустил голову. «Неужели не было другого выхода? Или – был, но я не увидел? Ошибся? Нет, это не ошибка, если – столько крови. Это преступление. И уже ничего не исправить… Или – можно?..»
ПАДЕНИЕ БЕЛЕРИАНДА. 500 ГОД I ЭПОХИ
После того, как Хурин покинул владения Врага, охраняемый, как повелитель свитой, приказал Вала Мелькор, чтобы больше не переступали люди порога черного замка. Он боялся, что не сможет спокойно говорить с ними. Он боялся себя. Слишком тяжело дважды терпеть неудачу, дважды обманываться сердцем. Слишком больно. Он боялся даже тех, кто был союзником его. Люди. Теперь он был совсем растерян – ему казалось, он вовсе не понимает Людей, не способен их понять. Казалось, что все его замыслы вот-вот рухнут – на Людей думал он опереться, но как сделать это, если не понимаешь их? Неужели они отрекутся от него? И Люди Надежды? И племя Совы? И все прочие?
Теперь лишь Ахэрэ охраняли замок. Бездействие отчаяния охватило Валу. Апатия. В каком-то оцепенении сидел он, сгорбившись, глядя на лежавшую на каменном столе возле трона свою корону – сейчас она казалась ему слишком тяжелой. Смотрел на изуродованную железную глазницу, из которой нож Человека вырезал камень Памяти. Нож Человека. Человека, которого он пожалел. Он чувствовал себя стариком, дряхлым стариком. И, посмотрев на свои руки, бессильно опустил голову. Цепи не было, но руки его сковывало отчаянием…
Когда он увидел этот кинжал, в котором живым огнем горели алые камни, страх охватил его. Словно возвращали меч убитого воина. «Гортхауэр? Что с ним? Схвачен?!» Огненные глаза Балрога пламенем костра осветили его лицо.
– Пришли люди, Повелитель, и принесли этот знак – говорят, посланы твоим полководцем. Что прикажешь?
– Впусти, – после недолгого молчания сказал Вала.
Их было шестеро. Один – на носилках, закрытый по горло плащом. Бородатые длинноволосые люди, тяжелые и плечистые, хотя и не очень рослые. У двоих на головах рогатые шлемы, остальные в кожаных шапках, обшитых бронзовыми накладками. Грубые рубахи до колена, кожаные безрукавки, кольчуги и пояса. Колени голые, икры обернуты холстиной и перехвачены ремешками накрест, на ногах – что-то похожее на грубые башмаки. Щиты деревянные, за поясами мечи и секиры. Одетый богаче всего воин, видно, старший среди них, озадаченно оглянулся вокруг и спросил у сидящего возле трона Мелькора:
– Эй, приятель, а где сам-то? Властелин-то где?
«Вот нахал. Своеобразная у них вежливость».
– А не скажешь ли ты сначала, кто ты сам таков, и что у тебя за дело здесь?
«Смел, ничего не скажешь. Видно, из тех племен, что вырезают богов из дерева и приносят истуканам жертвы, а чуть что – расправляются с ними. Просто и справедливо. Немудрено, что при таком обращении они не больно-то боятся богов».
Воин горделиво заявил, положив руку на меч:
– Я Марв, сын Гонна, великий воин Гонна, сын Гонна из рода Гоннмара, лучшего вождя Повелителя Воинов Гортхауэра! И я несу слово его Властелину!
– Ну, так говори.
Воин туповато воззрился на Мелькора и, нахмурившись, спросил:
– Это еще почему?
– У тебя же слово к Властелину. Ну, так говори. Я слушаю.
– Ты? – недоверчиво спросил воин.
Вала усмехнулся краем рта. Конечно, они ожидали увидеть что-нибудь более внушительное. Вроде шестирукого громилы с волчьей головой – у них, что ли, бог войны таков? Мелькор неспешно поднялся по ступеням на престол и возложил корону на голову. И странно изменился он – на троне сидел величественный, мудрый и грозный властелин, и даже раны на его лице внушали благоговейный страх. И, изменившись в лице, Марв, сын Гонна, упал на колени.
– Прости, о великий, что не догадался, не разглядел! Прости и помоги! – ревел он жалостным голосом.
