Андрей Егоров - Вечный мент или Светоч справедливости
– Поможем, – отозвался длинноволосый, – не переживай.
Он и татуированный сплели руки в замок, усадили меня в это импровизированное кресло и вознеслись так стремительно, что Кухериал их едва догнал.
– Нельзя ли помедленнее? – попросил он.
– Конечно, – отозвался татуированный.
И мы неспешно поплыли по небесам Предела похоти. Я крутил головой, надеясь увидеть что-нибудь интересное, но кроме сырой горячей земли, исходящей паром, внизу не было ничего. Временами попадались белые черви, жующие почву и раздувающие толстые бока. Один раз я видел ползущую куда-то старую женщину – длинные волосы свалялись в ком, все тело покрыто липкой грязью. Старуха задрала голову и уставилась вверх белесыми глазами.
– Грешница? – поинтересовался я у Кухериала.
– Демоница, – ответил он.
– Совершенно безумная, – обернулся лысый культурист – он летел впереди, освобожденный от обязанности нести меня. – Асмодей лишил ее разума за неподчинение. Вот и ползает здесь одна. А так – тут редко кто-то появляется. Кислотность у почвы высокая. Разъедает шкуру.
Поскольку время шло, а пейзаж не менялся, вскоре я порядком заскучал.
– Расскажи, что ли, очередную притчу, – попросил я Кухериала.
– Охотно, – ответил бес. – Время есть. Дело было в стародавние времена. Один иудейский царь воспылал страстью к красивой монахине. «Приведите ее ко мне, – говорит, – пусть будет моею». Девушку схватили и привели к царю. Увидев такую красоту вблизи, он так впечатлился, такой воспылал страстью, что захотел немедленно на ней жениться.
– Жениться? – удивился я.
– В те времена такое случалось, – подтвердил бес. – Традиции. Но монахиня, понятное дело, к царю никаких чувств не питала. И вообще, была девушка фригидная и глупая. Нет, отвечает, я невеста бога, и только богу отдана, и буду век ему верна. «Дам тебе огромное состояние, – говорит царь, – только выходи за меня. В шелках будешь, в золоте купаться». «Не надо мне ничего, – отвечает монахиня, – кроме жениха моего, Господа бога». Осерчал тогда царь и повелел ее заключить в темницу, без всяких там шелков и золота, и даже без еды и воды. Там она через некоторое время окочурилась от голода и жажды, радуясь, что умерла девственницей. Тут-то и постигло ее жестокое разочарование. Потому что жених ее оказался существом бесполым, и вообще, бабами интересовался только с точки зрения – блудница она или праведница, и в какой чертог ее в этой связи определить.
– Очень поучительная история, – одобрил я. – Только сейчас праведниц днем с огнем не сыщешь. Все больше блудницы.
– Поэтому на этом кругу столько прелестных созданий, – назидательно заметил Кухериал. – Конечно, это заслуга моих коллег. Если бы не искусители, жизнь на земле была бы намного скучнее.
– Объявляю тебе благодарность за всех человеческих блудниц, – сказал я. И заинтересовался любопытной картиной, развернувшейся внизу. – А это кто такой?
На ложе возлежал толстый обнаженный мужчина. Оседлав его, пышногрудая красотка медленно шевелила бедрами. От основания ложа начиналась длинная очередь. Десятки женщин ожидали, когда эта развратница закончит с толстяком, и следующая сможет занять ее место.
– Где? Ах, этот, – культурист с неудовольствием пожевал красными губами, – один поэт. При жизни он размышлял примерно так. К чему сводится любовь, это великое чувство, – к пошлому акту физиологической близости. Нет-нет, я больше никогда не оскорблю свою возлюбленную этим омерзительным действием… Как бы она ни просила. богу это не понравилось. Ибо это противоречит его основному указанию – плодитесь и размножайтесь. Потомства греховодник, понятное дело, не оставил. Да и жизнь прожил исполненную не страстей, но страданий. Застал свою супругу в объятиях другого поэта, обладателя совсем иной житейской философии – прелюбодействуй по мере сил, пусть даже с женой ближнего своего. Женщину можно понять: никакой радости в жизни. Чего так и не смог понять этот чистоплюй, так это почему его после смерти определили в ад. Так и не осознал по сию пору, что в миру уклоняться от секса с любимой женщиной – еще больший разврат и извращение, чем, к примеру, садомазохистские игры с парой лесбиянок. Он поначалу полагал, что и здесь будет вести тот же образ жизни, что и на земле. Ошибся. Асмодей нашел, как его наказать, как видишь. Очередь из желающих развлечься не иссякает…
Я подумал, что такое наказание по мне. Во всяком случае, это куда лучше, чем вариться в кипящем котле или жариться на раскаленной сковородке. Иллюзии было суждено немедленно развеяться.
– Да я и сам к нему иногда захожу, – поведал татуированный культурист. – Для меня, само собой, без очереди.
«Мда, – подумал я, как бы ты ни старался хорошо устроиться в аду, если ты грешник, радости пребывание здесь тебе не доставит».
– Что нахмурился? – поинтересовался лысый демон.
– Да вот, размышляю о том, что не хотелось бы сюда попасть после смерти.
– Это ты зря. Многие и после смерти здесь сумели устроиться. Все те, кто при жизни умел дешево купить и продать втридорога, и здесь заработали некоторый капиталец. А за империалы, знаешь ли, можно купить все, что угодно. Даже отпущение грехов. Было у нас несколько случаев, когда закоренелые грешники – коммерсанты через некоторое время покупали себе место в чистилище, а потом и на небесах.
– Но ведь это несправедливо! – возмутился я. К бизнесменам всех мастей у меня было сложное отношение. Признаюсь, мне приятнее всего было валить хозяев жизни, уверенных в собственной безнаказанности, а зачастую – и такое бывает – даже неуязвимости. Хотя за всю свою карьеру я только раз столкнулся с подлинной неуязвимостью – вечный мент Андрей Счастливцев, Светоч справделивости, будь он неладен.
– А где ты видел справедливость? В аду ее уж точно нет. Да и на земле тоже. Еще в 1343 году папа Клемент шестой издал буллу о торговле индульгенциями, – поведал Кухериал, – очень инициативный был папа. Всем папам папа. Падшим при нем жилось вольготно. Его бес-искуситель сейчас возглавляет Департамент скорбных дел в Пределе уныния. Отпущение грехов расценили по-божески. Изнасилование девушки стоило, к примеру, два ливра восемь су, прелюбодеяние с родственницами – шестьдесят семь ливров двенадцать су, разрешение священнику жить с родственницами – семьдесят шесть ливров один су. Грабеж, кража и поджог – сто тридцать один ливр семь су. Рядовое убийство – пятнадцать ливров четыре су. При этом если в один день совершено сразу несколько убийств, то оплата взимается лишь за одного убитого. Избиение жены мужем – три ливра четыре су. Убийство жены – семнадцать ливров пятнадцать су. Кажется несправедливым из-за большой дороговизны, ведь обычное убийство стоит всего пятнадцать ливров. Поэтому находчивые мужья сначала разводились со своей второй половиной – и только потом совершали над ней расправу. Дороговато обходилось убийство священников: за первого – сто тридцать семь ливров шесть су, за каждого следующего – половина цены. Чтобы ты мог составить представление о порядке цен, Васисуалий, могу сказать, что жалование чернорабочего в то время составляло два-три ливра в год, корова в середине четырнадцатого века стоила половину ливра, а рыцарский конь – около восьмидесяти ливров.
