Ольга Вешнева - Мясорубка Фортуны
Я не сказал Сатибо: «Забирай сокровища и уходи… прокатывай на вороных через портал в любимую Америку вместе с развращенной сестрой», из гордости, но так подумал.
Я дал слово оберегать Лизавету Филипповну, и я ее не брошу, не предам. Пусть Сатибо уходит. Пусть он навсегда исчезнет из ее жизни. А я останусь с ней. Я всегда буду рядом. Буду защищать ее от внешних угроз и помогать ей справляться с невидимыми злыми подстрекателями — негодяйскими генами.
«За этим ты пришел, так получи свою добычу и уходи», — взглядом сказал я Сатибо.
И отвернулся к серванту, считая уцелевшую посуду. Боялся не удержаться от борьбы за клад, если увижу блеск сокровищ хоть краем глаза.
Защелка отворилась. Скрипнули петли поднятой крышки сундука.
Я стиснул горло воображаемого скупого старикашки, не позволяя ему дышать и говорить.
«Не глупо ли, дорогой Тихон Игнатьевич, предпочесть остаться нищим, бесправным вампиром, Бродячим Псом?» — надрывно прохрипел он. — Куда, пожалуй, лучше стать директором мясокомбината. Вы здесь живете, пользуетесь всеми благами, но богатство Лизаветы для вас чужое».
«Я ее люблю», — вздохнул я. — «Прочее неважно».
«Любовь не длится вечно. Все конечно», — в рифму зашептал мерзкий старик.
«Поживем — увидим», — твердо ответил я.
— Это действительно твой клад, — звучно подтвердил Сатибо. — Можешь его забрать.
Я повернулся.
Самурай держал в руках большую бронзовую скульптуру. Сундук был пуст. А где же золото? Где драгоценные каменья? Неужели, Филипп растратил остаток моего сокровища на украшения, часы, дизайнерские безделушки?
Выходит, так.
Я взял скульптуру. Даже мне, вампиру, не ослабленному голодом или ранением, она показалась тяжелой, и я поставил ее на массивное трюмо.
Неизвестный мастер отлил в бронзе сценку из вампирской жизни, изобразил по частному заказу меня, Лаврентия и Лейлу возле убитого оленя. Растрепанная женщина с полуоткрытым ртом, из уголков которого лилась кровь, лежала на земле, приподняв голову от прокушенной шеи добычи, и удивленно глядела на споривших мужчин. Лаврентий и я стояли по обе стороны от оленьей головы, воинственно наклонившись вперед и злобно скалились друг на друга.
Что и кому хотел сказать заказчик изваяния? Мучила ли его совесть? Жалел ли он о нашей дружбе, растерзанной нежданным сокровищем?
На скульптуре мы были изображены нищими, но свободными… Как же мы были красивы, стройны! Рваная крестьянская роба сидела на моей атлетической фигуре не хуже, чем богатый костюм. Мои длинные волосы были подвязаны ленточкой. Я и сейчас с удовольствием отрастил бы шевелюру, и она еще гуще была бы, подпитанная витаминными добавками и ценными микроэлементами, только к моим теперешним пухлым щекам категорически не шла черная грива, не подходил и «конский хвост».
— Уберем обратно или оставим? — Сатибо потребовался мой совет.
— Пускай стоит здесь. Лиза навряд ли узнает меня, или своего деда, в тощих рычащих оборванцах. Скажешь, знакомый коллекционер антиквариата подарил нам статуэтку.
Я подумал, что скульптура будет постоянно напоминать Лизе о том, как тяжела и опасна вампирская доля.
Похоже, мысли самурая были солидарны моим.
Одно огорчало меня — Сатибо и Юми не сбежали в Америку.
Мне снова придется терпеть господ Яматори и быть готовым предотвратить очередную их пакость…
Продолжая уборку, я то и дело поглядывал пытливым взором натуралиста на Сатибо… Железо его нервов расплавилось. Ему нелегко было сосредоточиться на кропотливой работе. Склеивая фарфоровую вазу, он уронил отколотую половинку и вдребезги разбил… Порезал палец старинной саблей при ее чистке.
Надо мной воздушным шаром с корзиной для путешественников парил огромный знак вопроса. Не собирался ли Сатибо уступить мне клад в расчете на то, что я сбегу с сокровищем и больше никогда не вернусь в усадьбу Лизы?
Предположение сперва казалось мне абсурдным, но чем дольше я размышлял над заданным самому себе вопросом, тем достовернее оно выглядело.
Я выделил в расследовании ключевой аргумент. Сатибо намеренно привлек мое внимание к сундуку дурацким возгласом. Взяв за основу избранное событие, я вычислил как минимум два варианта действий самурая, при условии, что он не намеревался отдавать мне клад.
Вариант первый — Сатибо мог незаметно замаскировать найденное углубление и сдвинуть мраморную плиту как-нибудь в другой раз, когда меня поблизости не будет. Ведь он заранее не знал, что в сундуке спрятана скульптура, которая, хоть и дорого стоит, но все-таки не настолько, как древние монеты и драгоценности, и далеко не каждый коллекционер антиквариата ее купит, придется долго искать любителя. Итак, самурай украл бы сокровища в наше с Лизой отсутствие и сбежал из города.
Вариант второй — Сатибо не раз успел бы отсечь мне голову. Пока я собирал обломки кушетки, он поднял бы с пола саблю, упавшую со стены во время звериной драки, он подскочил бы сзади и прощайте, дорогой Тихон Игнатьевич. Я бы пикнуть не успел, не то что развернуться. Потом Сатибо сжег бы в крематории мой труп, как останки дикого вампира, и дальше он выбрал бы, что ему милей — перебраться в Америку или остаться с Лизой. Спрятав сокровище в надежном месте, он подвел бы Лизу к пустому сундуку и рассказал ей, что ее возлюбленный вампир оказался жуликом. Не сомневаюсь, хозяйка мясокомбината поверила бы преданному самураю, что мне всего и надо было от нее старинное сокровище, о котором я случайно узнал от ее умирающего именитого предка, и что в охоте за заветным сундуком, я спас ее от банды Джаника и влюбил в себя.
Чего ждал Сатибо, когда мы с ним смотрели друг на друга, и на сундук в тайнике? Моего нападения? Если бы ситуация развивалась по такому сценарию, то как бы он поступил? Нанес мне пару метких ударов, дал хорошенько ударить себя, и, отлетев к стене, прикинулся бы мертвым. Сэнсэй хвалился, что умеет останавливать сердце на несколько секунд, и лично показывал нам с Лизой смертельный трюк. Несомненно, он научил этому фокусу лучшего ученика… Сатибо позволил бы мне вынести сокровище и радовался бы тому, что сердце Лизы вновь свободно для него. Что бы ни болтали волочаровские девицы, я не верил в существование подружки самурая.
Он ее любит, — я разглядел тонкую нить чувственной грусти в глазах Сатибо. — Это страшно!
Мошенник может прекратить преследование, если потерпит неудачу раз-другой, или поймет, что нечего ловить, что добыча ушла из-под носа. Ослепленный любовью человек не отступится. Ему не страшны испытания. Он уверен, что ему любая трудность по плечу.
