Алена Алексина - Перехлестье
Каждый вечер, возвращаясь в свою келью, девушка прилежно молилась богине, а потом ложилась спать, пытаясь отогнать ставшие такими яркими воспоминания прошлой жизни. Поэтому Зария попеременно то давала себе слово, что останется в обители, то вдруг начинала убеждать саму себя, что нужно вернуться обратно, то с трепетом вспоминала Глена, то, напротив, пыталась выбросить его из головы.
В ночь перед обрядом девушка, наконец, решилась. Ей тяжело далось это решение, очень тяжело… Она ведь сама прогнала колдуна. И он ушел. Но ведь обещал быть рядом! Поэтому, отчаянно зажмурившись и стиснув кулаки, чтобы не растерять остатки решимости, наследница лантей встала посреди каморки и тихо сказала:
— Глен. Глен, ты тут?
Тишина.
— Глен, ты говорил, что вернешься, что не бросишь меня. Пожалуйста…
Она так и не смогла произнести вслух то, о чем его просит. Смелости не хватило, потому что Зария вдруг представила, что будет, когда она договорит, а он не появится. Или наоборот, появится, рассмеется ей в лицо и скажет, что все было обманом. Поэтому она стояла, сжав маленькие кулаки, и беззвучно плакала. Он же слышал ее? Ведь он же мог уже появиться? Почему он… да что она творит? На что надеется?
Сухие рыдания разрывали горло. Больную ногу прострелило болью, и чернушка упала на кровать. Зарывшись лицом в грубую простынь, она тихо плакала, сотрясаясь всем телом. Ей было так больно, так страшно, как никогда в жизни.
— Ты мне нуже–е–ен… — проревела наследница лантей, сжимаясь от страха и муки. — Ты мне нужен, Глее–е–ен!
И она расплакалась пуще прежнего, понимая, что он не придет. Никогда больше.
Теплая ладонь коснулась гладких черных волос, скользнула по распустившейся косе.
— Я здесь. Не плачь.
Глен смотрел на нее с мукой. Маленькая, бледная, с изможденным, мокрым от слез лицом, с паутиной тонких голубых вен на сжатых кулаках. Как ему хотелось обнять ее, утешить, согреть это худое нескладное тело. Увы. То было не в его власти.
Девушка резко перевернулась на спину и села на кровати. Глаза, полные слез, блестели радостью, смешанной с недоверием.
— Пришел!
— Да.
И он грустно улыбнулся, когда Зария протянула к нему руку.
Тонкая ладонь прошла сквозь призрака.
— Прости, я не могу тебя обнять, — сказал мужчина и снова коснулся невесомыми пальцами ее волос.
Она не чувствовала прикосновений, но кожей ощутила дуновение теплого ветерка.
— Не плачь, глупая. Не из–за чего.
— Я… тебя… прогнала, — сказала она, виновато опуская глаза.
— Так заслужил, — собеседник усмехнулся.
— Заслужил, — кивнула Зария. — Но я даже не выслушала тебя. Это неправильно! Просто я…
— Боялась?
— Да.
— А сейчас?
— Еще сильнее боюсь, — она бросила на него полный раскаяния взгляд из–под челки. — Я не знаю, что делать. И боюсь совершить ошибку. Боюсь совершить поступок, о котором стану жалеть всю жизнь. Как мне быть?
— Провести обряд, — Глен провел прозрачными пальцами по тонкой белой шее. — А потом возвратиться к Багою. И ждать меня.
— То есть ты сейчас уйдешь?
— Да.
— А потом? — шепотом, боясь спугнуть прикосновение, спросила девушка.
— Потом… — Глен широко улыбнулся. — Потом я вернусь. И буду вымаливать прощение. Долго. Очень долго. Запрусь с тобой в комнате и буду вымаливать. А ты… будешь прощать.
Она закусила губу, заливаясь густым румянцем, и закрыла глаза.
— А если не прощу? — едва слышно спросила девушка, задыхаясь от смущения перед двусмысленностью вопроса.
Глен тихо рассмеялся:
— Зария, я буду так умолять, что ты не сможешь отказать. Когда надо я могу быть очень… — он мягко наклонился к ней, — очень, очень убедительным.
От этого вкрадчивого голоса, полного тайного обещания, по телу Зари пронеслась горячая волна, ноги задрожали и вдруг стало нечем дышать. Наследница лантей уткнулась носом в одеяло, задыхаясь от смеха, стыда и жгучего удовольствия — она нравилась ему! Своим неразбуженным женским чутьем она понимала, что он не лжет. Он и правда хочет… просить у нее прощения.
Девушка снова почувствовала, как тело накрывает обжигающая волна, рассылающая в кровь радость, от которой заходилось сердце.
— Ты ведь уже простила, верно? — продолжал шептать колдун, и Зарии казалось, будто она пылающим ухом ощущает его дыхание.
— Скажи, простила? — легкие касания теплого ветра скользнули по коже, забираясь под сорочку.
Наследница лантей вдруг вспомнила, что на ней ничего и нет кроме этой просторной рубахи! Она ведь готовилась ко сну, а вместо этого позвала…
Теплый ветер щекотал кожу.
— Ну же, ответь… ты простила меня? — продолжал допытываться вкрадчивый неразличимый уже в сгустившемся полумраке собеседник. — Простила?
И ветерок, ползущий по судорожно вздымающейся груди, стал прохладным, лизнул разгоряченную кожу, опустился по животу вниз.
— Ответь мне, За–а–а-ария–а–а…
От этого шепота, от бесплотного касания призрака, от его близости и невозможности к нему прикоснуться, от желания и сладкого томления Зарию сковало судорогой предвкушения. Голос мужчины был полон соблазна и обещания, наследница лантей плыла по волнам хмельной радости, впервые чувствуя себя любимой и желанной.
Теплый ветер, похожий на касание нежных губ продолжал скользить по коже.
— Зария, ты прощаешь меня? Скажи, прощаешь?
Она застонала от острого сожаления, что ветер, ласкающий ее тело, остается всего лишь ветром.
— Чш–ш–ш… не так громко… — снова коснулось виска теплое дыхание. — Не так громко, я ведь только начал просить.
В его голосе звучал смех, и девушка затихла, пряча пылающее лицо в ладонях. А в груди тлела тихая радость.
Ласковый ветер скользнул по полуоткрытым пересохшим губам.
— Красавица моя… Так ты простила или нет?
И, удивляясь самой себе, Зария четко и твердо произнесла в темноту:
— Нет. Но я могу разрешить тебе еще пару попыток.
Он снова засмеялся, и по коже девушки пронеслась новая волна мурашек.
— Я буду стараться. Только обещай, — голос колдуна стал серьезным. — Обещай, что больше не прогонишь.
— Обещай, что больше не бросишь, — сказала она темноте.
— Я уже обещал.
Успокоенная этими словами, она уткнулась носом в тощую подушку и заснула быстрее, чем Глен успел сосчитать до пяти.
Дух печально смотрел на свою избранницу. Интересно, знай она о том, чего стоили ему эти легкие касания, согласилась бы на эту чувственную игру снова? Отчего–то он был уверен, что нет.
Призрак не способен испытывать боль. Он бестелесен. Но если пытается чего–то коснуться, пытается обрести плотность — это причиняет боль. Мучительную и острую, которая, тем не менее, отступает сразу же, стоит прекратить попытки.
