Тимур Литовченко - Власть молнии
Однако все его планы пошли насмарку. Шмулю принесли воду для омовения рук, подали вино и еду, а Читрадриву попросили сказать тост. Но стоило ему произнести несколько слов, как новый гость перебил его:
— Прости, но у тебя совсем не сефардское произношение! — и вслед за тем произнёс несколько фраз.
— Я ведь предупредил, он понимает лишь священный язык, — сказал учитель Нахум, из чего стало совершенно очевидным, что он намеренно пригласил на обед Шмуля.
В комнате повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь Читрадривой, который, так и не договорив тост, принялся есть как ни в чём не бывало. Внутренне же он был предельно собран, приготовившись к самому неожиданному повороту событий. Но пока что особых поводов для беспокойства не было. Да, его вновь заподозрили. Ну и что?! До сих пор он не заметил ни малейших признаков того, что иудеяне владеют чем-либо похожим на хайен-эрец или чтение мыслей. А раз так, Читрадрива мог не только предугадать малейшую попытку причинить ему зло, но и мигом обездвижить всех присутствующих. Тем более с камнем…
А вот с камнем как раз загвоздочка! Почему Шмуль обратил на него столь пристальное внимание? Это ведь больше, чем простое любопытство. Определённо, он что-то знает про перстень! Эх, сюда бы Карсидара с его умягчённой способностью проникать в душу…
Внезапно Читрадрива похолодел. Вдруг этот купец может подействовать на него через его же перстень?! Хотя, конечно, вряд ли, но от такой каверзы он не застрахован…
— Любезный Читрадрива, — прервал, наконец, молчание учитель Нахум. — Я открыл перед тобой двери своего дома, как того требуют законы любви к соплеменнику. А вот ты продолжаешь хранить какую-то тайну. Скажи, кто ты на самом деле? Да, ты разговариваешь на священном языке и понимаешь наши письмена, но простые языки тебе недоступны. У тебя совершенно чуждое нам имя. Я даже затрудняюсь сказать, какому народу оно принадлежит.
— Персиянское, — предположил Мешулам.
— Не похоже, — усомнился Мордехай.
— Скорее хиндианское, — решил Шмуль.
Присутствующие переглянулись, а Моше протянул: «Неужели так издалека…»
— Вдобавок ко всему, ты одет, как чужак, и лицом больше напоминаешь чужака… Впрочем, что-то подсказывает мне, что ты действительно имеешь отношение к нашему народу. Итак, Читрадрива, открой нам: кто ты на самом деле?
Жаль, что он ещё не научился как следует работать с перстнем; его приходилось всё время прятать от Карсидара, чтобы тот постепенно забывал о существовании этой вещицы. В противном случае, сейчас Читрадрива мог бы точно знать, что думает о нём каждый из присутствующих. Но что делать, раз он не овладел этим искусством…
И Читрадрива принялся выкладывать ещё одну версию их странного похода. Она, конечно же, отличалась от того, что он наговорил давеча Даниле Романовичу, и заключалась в следующем. Народ анхем хранил в памяти предание о существовании некой загадочной страны, из которой вышли их предки, и вот он, Читрадрива, решил разыскать её. Объединившись в целях безопасности с одним чужаком, он направился на юг, но заблудился и…
— Почему с чужаком? — спросил подозрительный Мешулам.
— Просто было по пути, — ответил Читрадрива сущую правду, поскольку Карсидар действительно направлялся туда же, куда и он.
— Но если бы вы ехали из Эпира на юг, то вряд ли попали бы сюда! — воскликнул Шмуль. — Уж я-то знаю…
Тут Читрадриве пришлось действовать наверняка, но крайне осторожно. Одно подозрительное слово могло укрепить этих людей в недоверии к гостю. И Читрадрива ответил:
— Прежде всего, я не сказал, что живу в Эпире или в Офирии. Я говорил про Орфетанский край. Про Эпир говорил Моше, я лишь сказал «возможно», не так ли?
Все согласились с ним, но Мордехай спросил недоумённо:
— Тогда где лежит твой Орфетанский край?
— Далеко, очень далеко отсюда, — ответил Читрадрива. — А плутать мы начали из-за войны. Мы пошли на юг, упёрлись в горы и заблудились. А потом нам преградила путь орда дикарей, о которой здесь упоминали.
Поскольку маршрут похода вызвал подозрение, Читрадрива рассчитывал отвлечься от вопроса про него, переключившись на то, что волновало всех.
И точно, на удочку попался Шмуль. От него наверняка можно было ожидать неприятностей, поэтому Читрадрива с помощью камня следил, не пытается ли купец поймать его в ловушку. Но подвоха здесь не чувствовалось.
— Если я правильно понял, Читрадрива — имя хиндианское. Значит, Орфетанский край лежит далеко на востоке. Я мало знаю про те области, да и никто с ними толком не знаком. Это дикая пустошь. Но там действительно должны быть высокие горы! И поскольку татары идут оттуда, вы в самом деле могли столкнуться с ними, — купец вновь пристально взглянул на перстень. Кажется, он подумал, что людям, носящим на пальцах украшения, с дикарями лучше не сталкиваться.
Просветив Читрадриву, Шмуль, таким образом, дал ему путеводную нить. Это было как раз то, что нужно! Теперь стало ясно, о чём следует говорить.
— Итак, на юге были непроходимые горы, к которым нас прижимали дикари. Вот мы двинулись на запад. Однако война была повсюду, нам приходилось пробираться, где только можно. Так мы и попали к вам.
— То есть, вместо того, чтобы идти на юг, к Земле Обета, вы отклонились на север. Ох и ай! Долгий же у вас был путь…
Это уже учитель Нахум сдался и подключился к просвещению гостя, сообщив ему, что прародина иудеян находится на юге.
«Всё-таки я перехитрил их», — с облегчением подумал Читрадрива.
— А что случилось с твоим товарищем? — поинтересовался Моше.
— Мы расстались, едва миновала опасность, — просто сказал Читрадрива. — Ведь он чужак. Зачем ему искать вас?
Читрадрива мог говорить это, не опасаясь разоблачения. Насколько он понимал Карсидара, тот вряд ли пойдёт в гости к иудеянам. Поэтому не стоит и рассказывать про него.
И тут Моше высказал ещё одно подозрение:
— Кстати, ты и сам не слишком похож на нашего.
Это Читрадрива запомнил ещё с детства! Ощущение неполноценности рождённого от отца-гохи ребёнка ему довелось пережить и преодолеть в собственной душе. И вот, всё начинается сызнова…
Но теперешний Читрадрива, знавший своего настоящего отца, сказал как можно равнодушнее:
— Меня родила мать-анха от неизвестного чужака, а я больше похож на отца, чем на мать или её родичей. И мне никогда не давали забыть, что я наполовину чужак. Оттого-то я и мечтал вернуться в ту страну, откуда вышел мой народ.
Он рассчитывал, что последним замечанием обоснует своё желание отправиться в далёкий путь. Хотя ход был рискованным: вдруг иудеяне также запрезирают его?.. Как ни странно, присутствующие отнеслись к сообщению на удивление равнодушно.
