Элизабет Хэйдон - Элегия погибшей звезды
«Самым печальным в этой истории является то, что если бы Меритин не любил Элинсинос, он, вполне возможно, остался бы жив. Он подарил ей свечу Кринеллы, которая служит для того, чтобы подавать сигнал бедствия. Несмотря на небольшие размеры, в ней заключена значительная магическая сила, поскольку в Кринелле соединились две противоборствующие стихии — огня и воды. Если бы она оставалась с Меритином, когда тонул корабль, Элинсинос увидела бы, что случилась беда, и, вероятно, сумела бы его спасти. Но он оставил свечу ей в знак своей любви, чтобы она о нем не горевала. К сожалению, так часто бывает с благими намерениями».
«Похоже, вода служит препятствием для чутья дракона, — подумал он, вспомнив, что стихия воды всегда мешала ему слышать биение чужих сердец. — Если я сумею добраться с Рапсодией до реки, то мы спрячемся от Энвин».
Но если его разум пытался цепляться за эту мысль, интуиция подсказывала, что он тешит себя напрасными надеждами.
До них уже доносился треск ломающихся деревьев и грохот падающих камней — два дракона пытались отвлечь третьего, вскрывая землю, создавая трещины, меняя русла ручьев, швыряя огромные ветви на пути Энвин, и всякий раз в ответ раздавался яростный рев и вспыхивало пламя. Земля дрожала у них под ногами. Акмед оглянулся на Рапсодию, которая мертвой хваткой вцепилась в его руку, затянутую в перчатку. На ее бледном лице застыла решимость, и она продолжала двигаться вперед, продираясь сквозь бурелом и тернистый кустарник и карабкаясь на стволы сгнивших деревьев. Она задыхалась, но не сдавалась.
Гулявший по лесу ветер доносил до них исполненный ненависти голос драконицы:
— Рапсодия! Рапсодия, тебе от меня не спрятаться!
Ветер не стих даже с наступлением сумерек, он нес снег и ледяные брызги с реки, обжигая открытые участки кожи и глаза. Однако из свертка с ребенком не доносилось ни звука, и Акмед начал сомневаться, жив ли он.
С каждым мгновением огонь приближался к ним.
Наконец когда жар уже начал лизать ему спину, Акмед почувствовал, как ладонь Рапсодии выскользнула из его руки.
Он обернулся к ней и увидел, что она согнулась, прижимая ребенка к животу. Собрав последние силы, она протянула ему маленький сверток.
— Пожалуйста, — прошептала она. — Пожалуйста… возьми его… Акмед. Возьми… и беги. Она гонится за мной. — Ее голос пресекся от слабости и усталости. — Возьми его.
После недолгих колебаний Акмед перебросил квеллан за спину, выхватив сверток с малышом из ее слабеющих рук, прижал одной рукой к груди и теперь уже сам вцепился в ладонь Рапсодии. Ребенок не шевелился и хранил молчание.
— Я его понесу, но ты должна следовать за мной, — настойчиво проговорил он, помогая ей перебраться через поваленное дерево. — Щенок все равно без тебя умрет, поскольку я при всем желании не смогу стать кормящей матерью для младенца. Пошли.
И они продолжали продираться сквозь густой кустарник, перебираться через замерзшие протоки, пока не услышали долгожданный шум реки.
— Давай, Рапсодия, осталось совсем немного, — подгонял свою спутницу Акмед, чувствуя, как ее пальцы выскальзывают из его руки.
Земля у них под ногами начала трескаться, появились длинные узкие расселины. Крики драконицы смолкли, теперь они слышали лишь протестующие стоны природы.
— Оставь меня, — задыхаясь взмолилась Рапсодия. — Мой меч… защитит меня… от… огня.
— Но не поможет от кислоты и когтей, — пробормотал Акмед, еще крепче сжимая ее руку. — Пойдем.
Они пересекли последнюю поляну, заросшую высокой травой, пробежали вдоль поймы и оказались на берегу Тарафеля. И в этот миг раздался оглушительный скрежет, и из зияющей расселины, возникшей прямо перед ними, появилась драконица с пылающими яростью глазами. Ее морду исказила гримаса злобы, чудовищная ненависть заставила воздух застыть на несколько мгновений.
Акмед напрягся перед атакой.
В следующую секунду он отлетел в сторону — Рапсодия изо всех оставшихся сил толкнула его и ребенка, а сама встала во весь рост перед драконицей.
Она с трудом заставила онемевшие пальцы сомкнуться на рукояти меча и обнажила Звездный Горн, магическое оружие стихий эфира и огня. Сначала сияющий клинок дрожал в ее руке, а затем застыл в неподвижности, когда Рапсодия наконец выпрямила спину, и ее горящие гневом глаза обратились к врагу.
— Ты пришла мне мстить, Энвин. Ну так давай, трусливое ты существо, — произнесла она истинным голосом Дающей Имя.
Ноздри драконицы расширились, и она поднялась во весь рост, расправив поврежденные крылья, закрывшие солнце. Воздух затрещал и зашипел от ненависти.
Она сделала глубокий вдох.
Акмед выстрелил.
Три тонких, словно шепот, диска, выкованные из сине-черной стали, вошли в живот вставшей на задние лапы драконицы. Они пробили шкуру один за другим, и каждый загонял другой дальше в тело.
Однако Акмед потерял равновесие после сильного толчка Рапсодии, споткнулся и после выстрела выронил квеллан, но удержал сверток с ребенком.
Драконица взревела от боли и ярости, жар ее обжигающей крови заставил диски увеличиться в объеме, и они начали изнутри рвать ее плоть. В результате ее первая огненная струя не попала в цель, но превратила соседние деревья в пылающие оранжевые факелы. Когда лес загорелся еще ярче, она вновь втянула в себя воздух, направив свое ядовитое дыхание прямо на золотоволосую женщину, чьи глаза так долго преследовали ее в ночных кошмарах.
За долю секунды до того, как смертоносное пламя коснулось Рапсодии, воздух перед ней стал серебристо-серым, с легкими отблесками меди. Огромная прозрачная фигура возникла из эфира, тонкая, точно дыхание ветра, почти невидимая, она закрыла собой короля болгов и королеву намерьенов, встав между ними и разъяренной драконицей.
В тот самый миг, когда Энвин выдохнула пламя, столь едкое и горячее, что оно расплавило камни вокруг, Ллаурон призвал свою магию и выпустил на волю стихию земли, что наполняла его кровь.
И обрел материальность.
Вокруг мужчины, женщины и ребенка возникла затвердевшая оболочка.
И спасла их.
Завершение.
43
Пламя обрушилось на превратившегося в камень Ллаурона, сжигая рядом с ним траву. Рапсодия и Акмед слышали взрыв и рев пламени и оглушительные гневные вопли, затем наступила тишина.
Внутри защитной оболочки было темно, оставалось лишь бледное свечение эфира. Король болгов нашел в темноте руку Рапсодии и крепко ее сжал. Рапсодия отчаянно дрожала, наблюдая процесс Завершения Ллаурона, последовательно проходящий все трагически необратимые стадии.
Вместе с высвобождением магии земли произошло рассеивание звездного огня, который также принадлежал Ллаурону по праву рождения, и холодный свет заставил затвердеть оболочку его тела. Сердце Рапсодии бешено колотилось в груди, и она чувствовала, как бегут по лицу слезы, смешиваясь с дождем, но влага стремительно высыхала, возвращаясь в мир, откуда когда-то пришла душа человека, который любил море. И по мере того как уходила вода, оболочка становилась еще крепче и охлаждалась. Оставалась лишь стихия ветра, принявшего форму сладкого тяжелого воздуха, запертого внутри оболочки.
