Хитрости Локка Ламоры - Линч Скотт

– Хм… интересное совпадение.

– Вот и я о том же! Боги любят посылать знамения. Предположительно, на борту уже двадцать—тридцать мертвецов. Но вот что странно: капа Раза принял обязательство снабжать корабль продовольствием.

– Что?

– Да-да. Его люди сопровождают груженые повозки до причала и надзирают за переправкой продуктов на корабль. Раза выдает деньги на закупку хлеба и мяса ордену Сендовани – они замещают орден Переландро с тех пор, как… ну ты понимаешь.

– А на черта людям капы охранять столь невинный груз?

– Я тоже задался таким вопросом, – сказал Жан. – И вчера вечером покрутился там на берегу в обличье жреца Азы Гийи. Так вот, оказывается, они переправляют на корабль не только еду и воду.

4

Вечером Престольного дня – на следующий день после прихода к власти нового капы – из облаков сеялся мелкий дождь. Не дождь даже, а тончайшая изморось – теплый, влажный поцелуй небес. На удивление плотный и крепкий служитель Азы Гийи стоял на берегу, пристально глядя на чумной корабль, отдавший якорь в Старой гавани. Ветер трепал мокрое одеяние священника, серебряная маска в свете желтых судовых огней отливала золотистой бронзой.

У самого длинного причала Отбросов покачивалась на слабой волне утлая лодчонка, от которой к чумному кораблю, стоящему в полете стрелы берега, тянулась веревка. С туго свернутыми парусами «Сатисфакция» казалась какой-то… бесплотной, что ли. На палубе там и сям смутно различались крохотные фигурки людей.

На причале несколько дюжих портовых рабочих выгружали в лодку кладь из двухколесной телеги под надзором десятка вооруженных охранников в плащах. С любой из сторожевых башен у Старой гавани в подзорную трубу можно было хорошо рассмотреть, что там за груз такой. Часовые сейчас несли караул на всех башнях до единой (и так будет все время, пока чумной корабль остается в гавани), но вряд ли кого-нибудь из них волновало, что именно отправляют на судно: главное, чтобы оттуда ничего не передавали на берег.

Жан же, напротив, горел желанием выяснить, с чего вдруг капа Раза проявил такое участие к бедным мореплавателям из Эмберлена.

– Эй, ты, давай-ка разворачивайся и уноси свою задницу… о, прошу прощения, ваша святость!

Несколько мгновений Жан наслаждался явным замешательством мужчин и женщин, повернувшихся к нему при его приближении. Выглядели они ребятами крутого нрава, бывалыми бойцами, привыкшими причинять и терпеть боль. Однако при виде Скорбного лика все разом виновато съежились, точно дети, застигнутые над запретным горшком меда.

Никого из них Жан не признал в лицо, – по всей вероятности, перед ним были люди из шайки самого Разы. Он окинул всех внимательным взглядом, пытаясь приметить какие-нибудь характерные особенности, по которым можно судить, кто они такие и откуда родом, но в попытке своей не преуспел. В глаза бросалось лишь обилие украшений, главным образом серег – у одной молодой женщины в каждом ухе их было штук семь или восемь. Такая мода распространена скорее среди моряков, нежели среди представителей преступного мира, но это еще ни о чем не говорило.

– Я пришел вознести Всемилостивейшей Госпоже молитву о заступничестве за несчастных, – промолвил Жан. – Не обращайте на меня внимания, прошу вас, продолжайте свои благородные труды.

Засим он повернулся почти спиной к ним и устремил взор на корабль, напряженно прислушиваясь к звукам, раздающимся позади: покряхтываниям грузчиков, тяжелым шагам, скрипу старых, изъеденных солью досок под ногами. Телега, насколько он успел разглядеть, была доверху нагружена небольшими мешками, каждый размером с одногаллонный винный бурдюк. Грузчики обращались с ними осторожно, но через несколько минут…

– Черт тебя подери, Мадзик! – рявкнул старший надзиратель, когда один из мешков упал на причал со странным звенящим стуком. Тут же спохватившись, мужчина стиснул руки и оглянулся на Жана. – Ох, прошу прощения, ваша святость. Просто мы клятвенно обещали проследить, чтобы все… э-э… припасы были доставлены на чумной корабль в полной сохранности.

Жан медленно повернулся и с минуту молчал, давая надзирателю проникнуться суеверным трепетом под долгим, неподвижным взглядом безликой маски. Потом он чуть заметно кивнул:

– Тебе простится, ибо ты делаешь дело, угодное богам. Твой хозяин выказал похвальное благочестие, приняв на себя обязанности, обычно выполнявшиеся служителями ордена Переландро.

– Да… гм… несчастье-то какое. Настоящая трагедия.

– Всемилостивейшая Госпожа ходит за смертным садом так, как ей угодно, – веско произнес Жан, – и срывает в нем любые цветы, какие пожелает. Не гневайся на своего работника. Для человека естественно испытывать страх и смятение в близости от… чего-то столь необычного.

– О, вы про чумной корабль. Да, нас всех от него… гм… мороз по коже подирает.

– Не стану вам больше мешать. Приходите за нами в храм Азы Гийи, коли несчастным на борту потребуется наша молитвенная помощь.

– Э-э… конечно. Б-благодарю вас, ваша святость.

Пока Жан важной, медлительной поступью шагал обратно к берегу, рабочие закончили погрузку мешков и отвязали лодку от причала.

– Тяни! – проорал один из охранников.

Веревка натянулась, и чуть погодя, когда крошечные темные фигурки на палубе «Сатисфакции» приноровились к ритму работы, лодка быстро заскользила к фрегату, оставляя на темной воде зыбкий серебристый след.

Жан двинулся через Отбросы на север, нарочно ступая с величавой неторопливостью, чтобы дать себе время хорошенько поразмыслить над одним вопросом, вертевшимся на уме.

Какого рожна отсылать на корабль, полный мертвых и умирающих людей, мешки с деньгами?

5

– Мешки с деньгами? Ты уверен?

– Это был холодный презренный металл, Локк. Если ты помнишь, до недавних пор у нас его было хоть лопатой греби. Уж звон монет мы с тобой ни с чем не спутаем.

– Хм… Значит, если только герцог не начал на днях чеканить кроны из хлебной муки, капа Раза в своей благотворительной деятельности столь же великодушен и милосерден, как я в своей решимости покончить с ним.

– Я постараюсь еще что-нибудь выяснить.

– Хорошо, хорошо. А теперь нам нужно вытащить меня из постели и заставить заняться каким-нибудь полезным делом.

– Господин Ламора! – взволновался Ибелиус. – Вы еще не настолько оправились, чтобы волевым усилием подняться с постели и выйти в город. Именно ваши волевые усилия и довели вас до нынешнего истощенного состояния.

– Со всем уважением к вам, господин Ибелиус, но теперь, когда я пришел в чувство, я твердо намерен предпринять решительные действия против капы Разы, пускай даже мне придется ползать по городу на карачках. И свою войну я начинаю прямо отсюда.

Локк с трудом приподнялся и попытался встать на ноги. Голова у него снова закружилась, колени подломились, и он рухнул на пол.

– Прямо отсюда? – хмыкнул Жан. – Исходная позиция, я бы сказал, слабоватая.

– Это невыносимо, Ибелиус! – простонал Локк. – Я должен действовать. Мне необходимо срочно восстановить силы.

– Мой дорогой господин Ламора… – вздохнул Ибелиус. Он подхватил Локка под одну руку, Жан под другую, и вдвоем они уложили его обратно на тюфяк. – Вы же сами видите, что ваши желания и возможности вашего организма – две совершенно разные вещи. Если бы только я получал по солону за каждого пациента, который является ко мне с такими же речами! «Ибелиус, я двадцать лет курил джеремские порошки, и теперь у меня идет кровь горлом. Исцели меня живо!» Или: «Ибелиус, я пил и буянил всю ночь, и мне выбили глаз в драке. Верни мне зрение, черт побери!» Да получай я даже не по солону, а хотя бы по медяку за каждое такое требование, я бы все равно премного обогатился и давно уже удалился на покой в Лашен.

– Но я не смогу отомстить капе Разе, пока валяюсь тут, уткнувшись носом в пыльный тюфяк! – воскликнул Локк, снова вскипая гневом.

– Так отдыхайте, сударь, отдыхайте! – раздраженно произнес Ибелиус. – И будьте добры не винить меня в том, что я не столь всемогущ, как боги! Отдыхайте и набирайтесь сил. Завтра, когда можно будет без опаски выйти в город, я принесу еще какой-нибудь еды. Восстановление аппетита – обнадеживающий признак. Хорошее питание и крепкий сон поспособствуют притоку жизненных соков, и возможно, уже через пару дней ваше состояние станет вполне удовлетворительным. Устранить последствия телесных страданий, вами пережитых, в два счета не получится. Имейте терпение.