Хитрости Локка Ламоры - Линч Скотт

– Мои коллеги, положим, и впрямь собачьи лекари, – возмущенно фыркнул Ибелиус. – Но сам я – настоящий врач, получивший образование в Теринском коллегии. И ваше исцеление – прямое тому свидетельство.

Локк огляделся по сторонам. Он (в одной только набедренной повязке) сидел на соломенном тюфяке в углу пустой комнаты – по всей видимости, в одном из заброшенных особняков Зольника. Единственная дверь была завешена парусиновым полотнищем; освещали помещение два оранжеватых алхимических шара. Локк ощущал колючую сухость в горле, болезненную ломоту во всем теле и собственный отвратительный запах – более противный, чем естественная вонь давно немытого тела. Грудь и живот у него покрывала растрескавшаяся полупрозрачная пленка. Он поводил по ней пальцами.

– Что это за дрянь такая?

– Припарка, сударь. Если точнее, знаменитая припарка Вараньелли, хотя вряд ли это о чем-то вам говорит. Я использовал ее для возбуждения токов в ваших нутряных каналах, дабы направить теплые жизненные соки туда, где они сейчас всего нужнее, то бишь в брюшную полость. Нам не следует разгонять их по всему телесному составу.

– Из чего же состоит ваша припарка?

– Это сложная смесь, деятельную основу коей образуют живица и так называемые подручные садовника.

– Подручные садовника?

– Земляные черви, – пояснил Жан. – Земляные черви, растертые в живице.

– И ты позволил ему обмазать всего меня этой мерзостью? – Локк со стоном откинулся обратно на тюфяк.

– Только ваш живот, сударь, – поправил Ибелиус. – Ваш многострадальный живот.

– Он лекарь, Локк, ему виднее, – сказал Жан. – Я мастак только кости переламывать, а собирать людей воедино – не ко мне.

– Ладно… а что со мной стряслось-то?

– Истощение, полное телесное истощение, какого я еще не видывал. – Ибелиус взялся за левое запястье Локка и посчитал пульс. – Жан сказал, вы приняли сильное рвотное в Герцогов день, вечером.

– Да, было такое… даже не напоминайте!

– И после этого вы ничего не ели и не пили. Вдобавок были зверски избиты и чуть не утоплены в бочке с лошадиной мочой – чудовищная жестокость, сударь, превелико вам сочувствую. И еще получили глубокую резаную рану на левом локте, ныне хорошо заживающую. Однако весь тот вечер вы оставались на ногах и в ясном рассудке, невзирая на все ваши раны и полное изнеможение. И делали свое дело, ни перед чем не останавливаясь.

– Ну да… смутно припоминаю.

– С вами просто приключился коллапс, сударь. Выражаясь обыденным языком, ваше тело решительно восстало против того, чтобы вы продолжали над ним издеваться. – Ибелиус довольно хихикнул.

– Сколько времени я здесь провалялся?

– Два дня и две ночи, – ответил Жан.

– Что? Вот дьявол! И все время был без сознания?

– Так точно, – кивнул Жан. – Ты грохнулся замертво на моих глазах. Я сидел в укрытии всего ярдах в тридцати от тебя. И далеко не сразу сообразил, почему этот нищий бородатый старик кажется мне знакомым.

– Я поил вас снотворным зельем, – сказал Ибелиус. – Ради вашего же блага.

– Черт подери!

– Безусловно, я принял правильное решение, ибо иначе вы нипочем не согласились бы отдохнуть. Вдобавок так мне было легче ставить вам малоприятные припарки, чтобы снять отеки и синяки с лица. Находись вы в сознании, вы бы выражали бурное недовольство мерзким запахом.

– Ох… – тяжело вздохнул Локк. – У вас хоть выпить-то есть что-нибудь?

Жан подал другу кожаную флягу с красным вином. Оно оказалось теплым, кислым и разбавленным настолько, что стало уже скорее розовым, но тем не менее Локк торопливыми, жадными глотками осушил добрую половину фляги.

– Поосторожнее, господин Ламора, поосторожнее, – предостерег Ибелиус. – Боюсь, вы сильно переоцениваете нынешние свои возможности. Заставьте его поесть супа, Жан. Вашему другу необходимо восстановить телесные силы, иначе жизненные соки в нем опять иссякнут. Он и так-то слишком худой, а сейчас вплотную приблизился к состоянию бледной немочи.

Локк за обе щеки уплел суп из акульего мяса в молоке с растертым картофелем – пресный, комковатый, не первой свежести и самый вкусный из всех, что ему доводилось пробовать когда-либо, – а потом длинно потянулся.

– О боги, целых два дня… Полагаю, за это время капа Раза не свернул себе шею, свалившись с какой-нибудь лестницы, к великой нашей радости?

– Увы, ничего подобного, – ответил Жан. – Он по-прежнему с нами. Как и его наемный колдун. И эта парочка времени не теряет. Думаю, тебе будет интересно узнать, что Благородные Канальи теперь объявлены вне всякого закона. Я считаюсь живым, и пятьсот крон обещано тому, кто доставит меня новому капе – предпочтительно уже бездыханным.

– Хмм… – задумчиво протянул Локк. – Осмелюсь спросить, господин Ибелиус, что же заставляет вас торчать здесь, обмазывая меня дохлыми червяками, когда вы можете получить солидное денежное вознаграждение, выдав капе Разе любого из нас?

– Объяснить это могу и я, – сказал Жан. – Существовал еще один Ибелиус – служил стражником на Плавучей Могиле у Барсави. Преданный слуга прежнего капы.

– О… мои соболезнования, господин Ибелиус. Ваш брат?

– Да, младший. Болван несчастный… я всегда настоятельно советовал ему найти другую работу. Похоже, у нас обоих есть веские причины для скорби – по милости капы Разы.

– Да, – кивнул Локк. – Да, господин Ибелиус. Я намерен закопать выродка в землю так глубоко, как никогда еще никого не закапывали с сотворения мира.

– Ага. Жан говорит то же самое. Вот почему я даже не беру платы за свои услуги. Не скажу, что я высоко оцениваю ваши возможности, но любой враг капы Разы вправе рассчитывать на мою посильную помощь – и мое глухое молчание.

– Очень вам признателен, – промолвил Локк. – И если уж мне приходится терпеть мерзкие припарки из червей и живицы, то я рад… гм… что именно вы мне их ставите.

– Всегда к вашим услугам, господин хороший.

– Итак, Жан, – продолжил Локк, – у нас имеется надежное укрытие, опытный лекарь и сами мы двое. Что еще у нас есть?

– Десять крон, пятнадцать солонов и пять медяков, – доложил Жан. – Тюфяк, на котором ты лежишь. Вино и суп, тобой поглощенные. Ясное дело, Злобные сестрицы, которые всегда при мне. Несколько плащей, несколько пар башмаков, ну и твоя одежда. Еще отсырелая штукатурка и осыпающаяся каменная кладка – этого добра хоть завались.

– И все, что ли?

– Да, если не считать вот этого. – Жан поднес к лицу серебряную сетчатую маску служителя Азы Гийи. – Помощь и утешение от Повелительницы Долгого безмолвия.

– Откуда у тебя это?

– Высадив тебя на берегу Котлища, я решил вернуться в Храмовый квартал и раздобыть там что-нибудь полезное.

2

Пожар в храме Переландро все еще пылал, когда Жан Таннен, полуодетый, появился у черного хода в храм Азы Гийи, расположенного через две улицы от дома Благородных Каналий.

Конечно, камень и Древнее стекло не горят, но вот содержимое здания – совсем другое дело. В подземелье со стеклянными стенами, отражающими и усиливающими жар огня, все превратится в белую золу, а сам храм дотла выгорит изнутри от лютого жара, что поднимается снизу. Возле здания топтались желтокурточники, построенные в пожарную цепочку, но они ничего не могли поделать, пока из дверей не перестанет валить раскаленный черный дым, пахнущий смертью.

Жан забарабанил в заднюю дверь храма Богини Смерти, мысленно моля Многохитрого Стража помочь Ему достоверно изобразить веррарский акцент, в котором он уже давно не упражнялся. Чтобы выглядеть более жалостно, Жан опустился на колени.

Через пару минут щелкнула задвижка, дверь приоткрылась на долю дюйма, и в щель выглянула послушница в черном одеянии без всяких украшений и простой серебряной маске, столь хорошо знакомой Жану.

– Меня зовут Таврин Каллас, – задыхаясь, проговорил Жан. – Я нуждаюсь в вашей помощи.

– Ты умираешь? – спросила послушница. – Людям в добром здравии мы не помогаем. Если тебе нужна еда и иная помощь, я посоветовала бы обратиться в храм Переландро… хотя нынче вечером там, похоже, стряслась… неприятность.